Авантюристы - Ольга Крючкова

Горницы разделялись сенями на две половины; их обыкновенно называли задняя и передняя; передняя выходила на улицу, а задняя – во двор. Сени вели прямо в горницу; там, на правой стороне располагалась печь, отделанная изразцовой плиткой с различными вычурами. В переднем углу в горнице Ламанского стояли образа, удивительно, но он часто молился; перед образами висели лампады с восковыми свечами. Под ними в углу стоял стол, накрытый белоснежной скатертью, кругом него – венские деревянные стулья; поодаль вдоль стен софы, обитые цветным гобеленом.

Спальня начальника тюрьмы, в которой обычно и проходили оргии, по виду скорее напоминала будуар: огромная деревянная кровать с множеством подушек, тёмно-синее постельное бельё, такой же полог, со множеством свисающих бархатистых кисточек; вокруг кровати – маленькие пуфики, на полу – волчьи шкуры, на которых пожилой сластолюбец особенно любил предаваться плотским удовольствиям.

Первой Ламанский решил опробовать Варвару. Прислужница, молодая женщина, молчаливая, слова не вытянешь, надела на очередную жертву чистую кружевную рубашку с огромным декольте и отвела в хозяйский «будуар».

Ламанский встретил Варвару полулёжа, на кровати, облачённый в халат. Он смерил молодуху цепким взором, поднялся со своего ложа и вальяжно подошёл к ней. Хозяин осмотрел новенькую наложницу, как лошадь на базаре перед покупкой (разве, что зубы не проверил) и остался доволен.

– Сколько было у тебя мужчин? – поинтересовался он.

Варя растерялась, но ответила:

– Трое.

– Однако! Не густо, для женщины с такой внешностью. Ну что ж приступим, для начала…

Ламанский распахнул халат, Варя увидела его поджарое тело и фаллос, стоявший в боевой готовности. Женщина невольно ощутила тошноту, но усилием воли взяла себя в руки. Плотски утехи прошли как в дурмане…

На следующую ночь сластолюбец устроил трио: он, Варвара и её товарка Прасковья. Женщины, как могли, удовлетворяли своего благодетеля. Третью же каторжанку, Дашу, а она была молода, не более восемнадцати лет, он оставил на «закуску» и в один прекрасный день, собрав свой новый гарем в полном составе, велел заняться женской любовью прямо у него глазах. Женщины пребывали в шоке, они понятия не имели, как это делается, но обратно в женскую тюрьму возвращаться им не хотелось. Оставалось лишь подчиниться желанию хозяина. И каторжанки начали неумело ласкать друг друга. Ламанский же при виде такого зрелища получал несказанное удовольствие.

Сигизмунд Сваровский происходил из семьи ссыльных поляков, принимавших участие в восстании 1830 года. Его дед и бабка, урождённые дворяне Сваровские, активно помогали восставшим. Дед ненавидел русского царя и, лично возглавив дружину, повёл её в бой. Повстанцы за свободную Речь Посполитую потерпели жестокое поражение: пол-Сибири заговорило на польском языке.

Отец Сигизмунда был уже юношей, ему едва исполнилось пятнадцать лет, когда он увидел Нерчинск, где ещё в то время содержались заключённые декабристы. Сваровских отправили на вечное поселение. Дед работал на Соляном заводе, надорвался и умер, бабка же делать ничего не умела, но жизнь быстро научила польку различным премудростям, и она освоила мастерство швеи на казённой фабрике.

Отец Сигизмунда женился рано на простой крестьянкой девушке: надо было как-то выживать. Сибирь, увы, – не Польша, на одном гоноре шляхтича не проживёшь, с голода сдохнешь, никто и не заметит. Молодые жили дружно. Поляк быстро освоился и попытался открыть торговое дело, благо свекор попался с пониманием, подкинул малость деньжат для начала дела.

Когда Сваровский-старший получил помилование, ему уже было почти пятьдесят лет. Возвращаться в Польшу было некуда, поэтому потомок польских бунтарей-аристократов, перебрался с семьёй в местную «столицу декабристов» Нерчинск, прикупив там небольшой домик на окраине.

Сигизмунд успешно продолжил начинание своего родителя и весьма преуспел.

Зная о пристрастиях Ламанского к различного рода увеселениям интимного характера, он поставлял ему женское бельё, мягко говоря, легкомысленного фасона. А также: духи, одеколоны, различные дамские безделушки и, конечно же, вина, закуски, сладости и тому подобное, словом всё то, что необходимо для красивой жизни в глухой, богом забытой провинции. Сваровский хорошо на этом зарабатывал. Вот уже три месяца, как он овдовел – жена умерла вторыми родами, ребёнок так и не появился на божий свет, – и имел восьмилетнюю дочь Полину.

Сигизмунд приезжал к Ламанскому с товаром почти каждую субботу примерно в полдень, тот же ждал торговца с нетерпением. На сей раз заказ был необычным: французское бельё куртизанок. По началу, торговец опешил от такого заказа, подумав, что начальник тюрьмы окончательно выжил из ума на почве сладострастия, но, немного поразмыслив, решил удовлетворить его прихоть. Бельё шло в Нерчинск достаточно долго – почти два месяца, но Ламанского это не остановило, а лишь подхлестнуло нездоровое желание вырядить свой новоявленный гарем в куртизанок.

* * *

Повозка Сваровского въехала во двор дома. Ламанский с нетерпением ожидавший торговца воскликнул:

– Сигизмунд, ну наконец-то! Давненько ты меня ничем не баловал!

– Уж больно непростой заказ вы мне дали, ваше благородие! Пришлось пошустрить, – пояснил торговец.

– И как? Удачно пошустрил? – поинтересовался хозяин.

– Точно так, удачно. Всё в лучшем виде, как вы и хотели.

– Ох, Сигизмундушка, ты молодец. Да чтоб я без тебя делал в этой глуши? Не иначе, застрелился бы как мой предшественник от тоски, – Ламанский перекрестился.

– Поживём ещё, ваше благородие! Не зачем нам стреляться…

– Ты, Сигизмунд, проходи в дом, да показывай чего привёз…

– Это мы мигом! – Торговец подхватил пухлый кожаный саквояж и добавил: – Вино и закуски в повозке, велите денщику выгружать.

…Сваровский открыл саквояж и начал выкладывать на стол кружевное женское бельё. Ламанский с нескрываемым наслаждением наблюдал за этим процессом.

– У меня появились новые красотки – свежи и хороши! Не откажись, составь компанию! – предложил хозяин. – Раньше ты был женатым человеком, теперь же… – он перекрестился, – вдовец. Можно и развлечься немного… Ты, когда жену-то схоронил?

– Почитай три месяца… – тяжело вздохнув, ответил поляк.

– И что с тех пор ни-ни?

Сваровский отрицательно покачал головой.

– Нет, тосковал очень по жене. Не могу на других женщин смотреть.

– Напрасно! На моих взгляни – сразу интерес к жизни появится. Настоятельно советую Варвару, что с длинной косой – умопомрачительная любовница! – Майор расплылся в слащавой улыбке.

– А за что её осудили?

– Точно не знаю, Сигизмунд. Вроде как мошенница…

– Хорошо, посмотрю на вашу красавицу, – согласился поляк.