Беременна от брата жениха - Ксения Громова

Тимур… На протяжении всей недели он рвался сначала в реанимацию, когда я пришла в себя, а затем, когда меня перевели, он пытался проникнуть в палату, но его не пускали. Я согласилась увидеть только Альберта, и все это время ко мне захаживала Лера с Ульяной. Сегодня, наконец, я смогла ухаживать за кем-то, кроме себя самой, и дочь оставили при мне.

Однако, как бы сильно я не хотела его видеть, поговорить нам было необходимо. Не о личном. Ему нужно было собрать факты для того, чтобы он позаботился о дальнейшей судьбе своего брата. Хоть и не родного.

А знает ли Тимур правду об Асе? И почему мне никто не сказал о том, что они с ним не родные братья? Я не знала даже таких грубых вещей, но и поднимать тему об этой девушке, из-за которой меня едва не убил Андрей, я не хотела.

Табу. Табу на Асю и на все их семейные секреты.

Я желала лишь поскорее встать на ноги, улучшить самочувствие и покинуть этот город раз и навсегда.

А для этого мне предстояло поговорить с Тимуром. Один раз. Я пишу ему сообщение, морально настраиваясь на тяжелый разговор, а уже через полчаса раздается стук в палату.                                

- Как твоя рана? – спрашиваю я, едва он заходит в палату.

Знаю уже, что в порядке. Альберт сказал.

- На ринге бывало и похуже. Поверь, Андрей был тогда слишком слаб, чтобы нанести мне сильный удар. Он добился только эффекта неожиданности, потом подлатали врачи, и дело с концом. Здравствуй, Вика…

Я кивнула, нервно сминая в ладони простынь. Да, нервы мне не вернуть, но подлечить бы стоило. Только как? Тимур совсем не дает покоя, настойчиво объявляясь в моей жизни.

- Расскажи мне все, как было. Так нужно, Вика. Чтобы я больше не возвращался к этому, - попросил, именно попросил Тимур.

Я отвела взгляд, хотя и чувствовала, что он продолжает смотреть на меня. Наверное, «ощупывает» мои запястья, которые еще неделю назад были стерты до дикой боли. Теперь же на них желтые синяки и боль при давлении. Однако, уже не такая, как была поначалу.

Головные боли от ударов стали мучить меньше лишь ненамного. Врачи сказали, что должно пройти много времени, чтобы такие потрясения больше не донимали тело. Я согласилась. Время лечит, но только физическую боль. Душевную – едва ли…

Поворачиваюсь. Вижу, как его взгляд скользит выше по больничному одеянию, и вскоре его глаза останавливаются на шее. На эти отметины мне было страшно смотреть. Я стараюсь не подходить к зеркалу, чтобы не видеть свое бледное исхудавшее лицо, а вместе с тем и шею. Скоро заживет.

- Но если ты не хочешь, то мы больше никогда не будем поднимать эту тему. Прости, тебе, наверное, хватило вопросов со стороны полицейских.

- Я могу поговорить. Психолог сказала, что если об этом говорить, то станет легче. С ней или с кем-либо другим, но не более первого месяца. Дальше – забыть.

Тимур молча кивнул. Психолог в этой клинике была хорошая, после каждого сеанса мне становилось если не легче, то проще жить. Продолжать жить.

- Андрей признался мне, что тогда подменил мои противозачаточные на какие-то витамины.

- Что? – лицо Тимура словно онемело.

- Он хотел детей – так это объяснил. А уже потом, в подвале…

Я ненадолго замолчала, чтобы собраться с новыми мыслями и продолжить:

- В подвале он рассказал мне об Асе. И ребенок, которого так хотел Андрей, был для него лишь избавлением от чувства вины за самоубийство беременной Аси. Он сам это сказал. Сейчас я понимаю, что он действительно был болен.

- Он подменил противозачаточные на витамины? – никак не отходил Тимур.

От него ощутимо исходил шок.

- Да, да… Я не понимаю, почему мы жили столько лет, а я ничего не понимала. Не видела, не замечала, скорее так… Однако, стоило мне заикнуться о разводе, как его внутренний зверь вырвался на свободу.

- Ты чувствовала, что с ним было что-то не то?

- Тогда нет… Это я сейчас понимаю, что в последнее время он был сам не свой. Сейчас, зная правду, я отчетливо смотрю в прошлое и вижу, что он болен. Как я могла этого не заметить? Я не понимаю… - в удивлении шепчу я.

Я ухожу в себя. Тимур быстро переключается:

- Оказалось, что это была пристройка. В нее можно было зайти только через вашу спальню, а именно – через ванную.

Тимур вздохнул, прикрывая глаза. Его ресницы дрогнули, когда я продолжила говорить:

- Я не подозревала о подвале. Хотя я предполагала, что мы находимся в доме, поскольку последнее, что я помнила – это то, как Андрей тащил меня к лестнице, ведущей на второй этаж. Помню, как мое тело туда-сюда по лестнице… Помню. Но никогда бы не подумала, что это специально сооруженная пристройка в нашем доме, в нашей спальне.

- Вот, что так долго делал Андрей в душе – его там попросту не было, - мрачно хмыкает Тимур.

Я в изумлении замираю.

Об этом я еще не успела подумать.

- Он включал воду, а на самом деле спускался в пристройку, чтобы обустроить ее. Или чтобы побыть там, ведь несколько дней назад, когда я спустился туда, я нашел фотографии Аси. Распечатанные, старые фотографии, нечеткие. Я их сжег.

Болезненно сглатываю, не в силах что-либо сказать. Жить и не знать о том, что под тобой – адское хранилище прошлого, это удар в спину. Самый настоящий. Такой, который Андрей нанес Тимуру тем днем.

- Знал ли он сам, для каких целей он это делает? Я даже не знаю, что было у него на уме. Впрочем, навряд ли теперь он будет в состоянии рассказать…

- Значит, его никогда не было в душе. Он запирал дверь, включал воду и, о боже, спускался туда, куда притащит меня через несколько лет… Ведь там было все необходимое. Боже, как страшно…

Я снова начинаю вздрагивать от каждого шума. Такой шум исходил от стула, с которого встал Тимур с намерением подойти ко мне ближе. Я едва заметно дернулась.

- Теперь все будет хорошо. Его поместили в специальное место. Самое страшное позади, Вика.

Тимур сделал только шаг, но на подсознании все во мне тревожно всколыхнулось.

- Не подходи! Ладно? Оставь меня в покое, - нервно бросила я, стараясь не смотреть ему в глаза.

- Вика, нам о многом нужно поговорить…

- Даже не заикайся об этом. Уходи, сейчас я не готова тебя слушать, о чем бы ни шел разговор, - обессиленно шепчу я.

- Мы ведь поговорим, правда?

- А нам есть о чем? – грубо обрываю я, - я благодарна тебе за то, что ты спас мою жизнь. Об одной лишь мысли о том, что Ульяна осталась бы сиротой, меня… бросает в дрожь. Удивительно, как мать может волновать судьба ее ребенка больше, чем собственная жизнь, но это правда. Это так.

- Я переживал. Я боялся. Мои мысли о твоей судьбе просто выносили мне голову, и я уже передумал обо всем, о чем можно было только подумать! Но самое главное, что в тот момент, когда я отбросил этого ублюдка от твоего тела, я прочувствовал одну не утешающую, но важную мысль: поверь, я бы никогда не оставил твою дочь. Ульяна никогда бы не осталась сиротой. Я клянусь.