Ярость демона. Узник - Ростислав Корсуньский

«Кто ты такой?!» — закричал он, стараясь вернуться в свое тело и поднять тревогу. Он прекрасно понимал, что это не сон и не страна грез. Трижды за его жизнь воину удавалось под воздействием опийнина покинуть тело, оставаясь в реальном мире, не уходя в мир грез. Да, тогда он сразу попадал сюда, в отличие от этого раза, но ощущения нахождения в настоящем мире не спутать ни с чем. Боль, хотя и была несильной, уходила очень медленно, и по мере ее уменьшения окружающий его мир становился светлее, вернувшись в свое первоначальное состояние. Вот только красивых дев уже не было, как отсутствовали и яства. Он куда-то бежал, стараясь нащупать связующую с телом нить, но безуспешно. Внезапно сознание его померкло, и воин уснул самым обыкновенным сном.

Проснувшись в прекрасном настроении, Хачнок какое-то время лежал, вспоминая страну грез, как вдруг подскочил, словно укушенный. Одновременно с наслаждением он вспомнил и кое-что другое.

— Анхен! — позвал он друга. — Эти двое рабов сбежали!

Тот еще пару секунд пребывал в где-то там, как вдруг его лицо резко изменилось.

— Как? Откуда знаешь?

— Ты не брал управляющий амулет? — тот покачал головой, даже проверил карманы.

— Значит, твоя дочь, — можно сказать, прорычал Хачнок. — Е… су…

Владелец гладиаторской школы и отец Атали вздрогнул, прекрасно осознавая, что это означает, если и в самом деле правда. Его друг бросился к комнате девушки. Ногой открыв дверь, воин прорычал:

— Где управляющий амулет?!

Спросонья девушка не поняла вопроса, но спустя пару мгновений до ее мозга дошло, что произошло нечто весьма неприятное. Она впервые видела дядю Хачнока в таком состоянии, а отец, стоявший за его спиной, не сказал ни слова в ее защиту. Девушка посмотрела на свою руку, кисть которой по-прежнему сжимала амулет, и протянула вперед. Начальник охраны отца, а сейчас это был именно он, а не дядя и не друг папы, выхватил его, убежав куда-то. У открытой двери в подвал сидел раб Атали, сжимающий голову и что-то бормотавший себе под нос.

— Что ты здесь делаешь? — Хачнок пнул его ногой.

Но тот никак не отреагировал на это действие, как не отреагировал и на его голос. Хачнок оторвал руки от головы, осмотрел один глаз, приподняв веко, потом второй, затем внимательно — голову. На правом виске стал ощупывать более детально, отчего раб вскрикнул, кивнул себе и вошел в подвал. Резко отдернув назад хотевшего пройти дальше Анхена, он внимательно осмотрел помещение. На полу лежал раскрытый ошейник Раэша, а тот, который украшал шею Айвинэль, исчез. По крайней мере, он его здесь не видел. Не заметил он и одеял, которые ночью видел у сбежавших рабов. Все это подтверждало увиденное во сне.

— Надо вызывать жреца, — сказал он, — что-то здесь нечисто.

— А как же дочь?

— А дочь, — взорвавшись, зло произнес Хачнок, — а дочь будет объясняться, что она делала ночью и как у нее оказался управляющий амулет.

— Но… но… но… — его друг сглотнул комок, образовавший в горле, и наконец-то смог выговорить: — Ее же заберут на алтарь в качестве жертвы.

— Я тебя предупреждал насчет нее? — Анхен опустил голову. — Вот и разбирайтесь!

Он отвернулся и снова принялся осматривать подвал. Заходить дальше он не стал, прекрасно зная, что для работы жрецов этого делать нежелательно.

— А может, — внезапно произнес его друг, просветлев лицом, — ничего не говорить? Ведь никто не знает, что здесь произошло на самом деле. Ведь могло случиться так, что они сбежали бы и без действий моей дочери.

— И что ты предлагаешь? — спросил тот, быстро смекнув, к чему клонит его друг.

А дальше последовал торг, продлившийся недолго. Анхен был «прижат к стенке с ножом у горла», поэтому владельцу гладиаторской школы пришлось расстаться с частью своего дела. От рабов дочери они, на всякий случай, решили избавиться, чтобы те не проговорились. Поэтому пока Хачнок направлялся к зиккурату, намеренно небыстро, пара воинов быстро увела рабов за пределы города, где тех должны были их убить, а тела сбросить в реку.

Стоило только сказать жрецу, что рабам удалось снять ошейники, а один так, что даже следа не осталось, как это событие очень заинтересовало их. С ним отправились два жреца. Войдя в подвал, они что-то там делали; насколько понял Хачнок, пользовались магией. Затем колдовали над снятым ошейником — впрочем, не поднимая его с пола. Минут пять о чем-то разговаривали, а затем один из них — тот, что моложе, ушел, а старший остался в подвале, приказав никому туда не заходить. Спустя двадцать минут в дом вошел старый, с уже совершенно седыми волосами, жрец. Его знали все, так же как и то, что он не принадлежал ни одному племени. Это был верховный жрец Супайче, приехавший на праздник.

Он пять минут походил по подвалу, останавливаясь в разных местах и что-то делая, затем наклонился над ошейником, что-то сделал. Взял его в руки и провел рукой по нему, заключив в своеобразное кольцо, сделанное из указательного и большого пальцев.

— Выйдите все из дома, — тихо произнес он, роняя предмет на пол.

Но все присутствующие прекрасно услышали его и чуть ли не бегом покинули здание. Жрецы шли вообще первыми.

Когда старик почувствовал, что его приказ выполнили все, он достал из-за ворота рубахи пластину, выполненную в виде восьмиугольника. Даже на самый дилетантский взгляд понятно было, что ей не одно тысячелетие. Рисунок на ней состоял из небольших черточек, и на первый взгляд выглядел бессмысленным набором линий. Но чем дольше смотрящий на него вглядывался, тем отчетливей начинал видеть некую фигуру. Жрец разрезал обе ладони ритуальным ножом и, зажав пластину между ними, произнес:

— Мой, Господин, здесь произошло что-то странное — кто-то сумел избавиться от изделия, напитанного вашей силой, таким образом, что не осталось вообще никакого следа.

Удивительное дело: пока жрец резал себе ладони, пока держал в них амулет, ни одна капля не упала на пол. Прикрыв глаза, он ждал. Вдруг плечи его развернулись, создавая впечатление, что они стали больше. Спина выпрямилась, кожа на лице и руках натянулась, став гладкой, словно у младенца, открылись глаза. В них полыхала тьма. Отсутствовали и зрачок, и радужка, и белок, а вместо них клубилось нечто настолько страшное и древнее, что любой нормальный человек, увидевший в данный момент глаза жреца, как минимум потерял бы рассудок. Некоторые языки тьмы вырывались из глаз, рассеиваясь в пространстве.

Тот, кто сейчас находился в теле жреца, обвел взглядом комнату, принюхиваясь к чему-то. Его ноздри раздувались, словно кто-то вставлял в них что-то невидимое. Он поднял руку, и мигом спустя там очутился ошейник. Лишь взглянув на него, тут же отбросил в сторону.

— Дуйно кайто кий йоркий, — произнес он на языке, который даже не все старые Боги помнят, не говоря уже о молодых или вообще смертных.

В протянутую ладонью вниз руку устремилась пыль, а когда он ее перевернул, там лежала совсем небольшая горстка. Понюхав ее, он вздрогнул, а тьма из глаз выплеснулась, окутав на мгновение все тело, но тут же убралась назад. Мигом позже она вообще ушла из тела, и жрец пришел в себя. Некоторое время он стоял неподвижно, прислушиваясь к себе.