Забытая комната - Линкольн Чайлд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Рабочее название, – кивнула Ким. – Вы сказали, что узнали имена трех ученых. Есть кто-то, о ком я могла слышать?
– Сомневаюсь. – Логан поискал что-то взглядом и взял листок с тремя короткими параграфами. – Старшим из участников проекта был Мартин Уоткинс, ученый-физик. Насколько я смог понять, он и возглавлял работы. Умер довольно давно, в начале пятидесятых. Очевидно, совершил самоубийство. Вторым был его ассистент, инженер-механик Эдвин Рэмси. Умер четыре года назад. И третьим – Чарльз Соррел, самый младший из тройки. Медик. Специализировался на том, что в наше время называется нейробиологией. Что случилось с ним, выяснить не удалось – никаких следов я не обнаружил.
– И это всё? – разочарованно спросила Ким.
– Да, если не считать того, что я прочел между строчек. Секретность проекта объясняется, по всей видимости, сомнительным характером работ с применением современных технологий. Но о причинах остановки исследований, почему их сочли опасными, – об этом ничего не сказано.
Некоторое время оба молчали. Ким, рассеянно жуя губу, смотрела в окно. Потом повернулась к Логану.
– Почти забыла. Я поработала с теми устройствами, которые мы нашли в лаборатории. Похвастать нечем, но небольшой прогресс есть.
– Поделитесь, – оживился Логан.
– Судя по имеющимся компонентам, это могут быть генераторы тональной частоты. По крайней мере, в том числе.
– И для чего они там нужны? – удивленно спросил Логан.
Женщина пожала плечами.
– В этом я еще не разобралась.
– Как они взаимодействуют с Машиной?
– Увы, пока тоже сказать не могу.
Логан снял накрывавшую сэндвич салфетку.
– Вроде бы ничего зловещего.
– Знаю. Может, и ошибаюсь… Буду работать.
Энигматолог взял половину сэндвича.
– Звуковой генератор… – Он уже открыл рот, но, не успев откусить, отложил в сторону. – Вспомнил кое-что. Вы не дадите мне компакт-диск Алкана?
– Великие умы мыслят одинаково. У меня как раз с собой. – Порывшись в сумке, Ким бросила на стол пластиковый футляр.
Он посмотрел на обложку.
– Grande sonate Les quatre âges. Шарль-Валантен Алкан.
– Симфония для фортепиано из четырех частей. Жутковатая вещь. Уилларду очень нравилась.
Логан поднялся из-за стола, захватил компакт-диск и прошел в спальню. Ким последовала за ним. Возле кровати стоял будильник со встроенным CD-плеером. Логан положил диск в дисковод, подстроил звук. Секундой позже комнату заполнила столь ярко отпечатавшаяся в его памяти музыка, которую он впервые услышал в гостиной Стрейчи: буйная и романтическая, но в то же время демоническая, со сложными переходами между мажором и минором, невероятно сложная, пронизанная агрессивными порывами арпеджио и резким звучанием струнных. Логан инстинктивно сделал шаг назад.
– Что такое? – спросила Ким. – У вас такой вид… Извините за банальную фразу, но вы как будто привидение увидели.
– Так оно и есть. Эта музыка постоянно у меня в голове.
– И что это значит? При чем тут Машина? Вы же не думаете…
Логан торопливо выключил проигрыватель.
– Нет. – Он вернулся в кабинет и снова сел за стол. – Нет, не думаю. Помните, я говорил, что у меня способности эмпата? В первый раз я услышал эту музыку в кабинете доктора Стрейчи. Позволю себе предположить, что эмпат во мне принимал то, что слышал сам Стрейчи, когда начинал заболевать. – Он помолчал. – Но есть и кое-что еще.
– Что?
– Когда я услышал эту музыку, там, в кабинете Стрейчи, я одновременно ощутил что-то. Что-то отвратительное, как запах горящей плоти.
– Музыка Алкана действовала на слушателей по-разному, иногда очень необычно. Некоторые утверждали, что, слушая ее, чувствовали запах дыма.
Логан почти не слушал ее – он думал.
– Перед самой смертью Стрейчи сказал, что его преследуют голоса. Голоса со вкусом яда. И потом доктор Уилкокс, за завтраком… Он тоже кричал что-то о голосах у него в голове. Голосах, которые делают ему больно, слишком резких…
– Меня там не было, – вставила Ким. – И слава богу.
– Я тогда предположил, что ему больно оттого, что голоса слишком пронзительные, слишком громкие. Но сейчас думаю, что он имел в виду другое. Полагаю, он ощущал голоса.
Ким пристально посмотрела на него.
– Вы ведь говорите о синестезии, да?
Логан кивнул.
– Чувствовать запах музыки. Вкус голосов.
Некоторое время Ким в задумчивости стояла у стола, потом негромко сказала:
– Я, пожалуй, пойду.
– Спасибо за сэндвич. – Логан проводил ее взглядом. Дверь закрылась.
Он посмотрел на сэндвич, лежавший на белой фарфоровой тарелке. Потом взял листок с короткими справками по ученым, занимавшимся проектом, и еще раз внимательно перечитал все три параграфа.
Пансионат для престарелых «Тонтон-ривер» размещался в трехэтажном строении кремового цвета на Миддл-стрит в городке Фолл-Ривер, штат Массачусетс. Логан заехал на парковочную площадку позади здания и, кланяясь завывающему со страшной силой ветру, вошел через главный вход в вестибюль.
Наведя справки, энигматолог минут через пять поднялся на второй этаж.
– А вот и он сам, – сообщила сиделка. – Возле окна.
– Спасибо.
– Так вы его родственник?
– Дальний, – ответил Логан. – Долго объяснять.
– Это хорошо, что заглянули, тем более в такую погоду. Детей у него нет – умерли, а внуки – стыд-то какой – ни разу и не навещали. А он ведь до сих пор в здравом уме.
– Еще раз спасибо.
Сиделка взглянула на коробку шоколадных конфет в руке посетителя.
– А вот этого ему, боюсь, нельзя.
– Я оставлю их в комнате медсестры, когда буду уходить.
Логан прошел через просторный зал. Постояльцы пансионата, мужчины и женщины преклонного возраста, смотрели телевизор, играли в карты, собирали пазлы, бормоча что-то себе под нос, или просто сидели, глядя пустыми глазами вдаль. Энигматолог остановился перед большим венецианским окном с видом на Кеннеди-парк и – дальше, за железнодорожными путями – Музей военных кораблей. У окна, в коляске, сидел мужчина. Никогда еще Логан не видел человека, на лице которого старость проставила бы столь явственную печать: болезненно-землистое, оно все было испещрено морщинами. Костяшки суставов вцепившихся в подлокотники пальцев, казалось, вот-вот прорвут тонкую, как папиросная бумага, иссохшую кожу. Сморщенное, сгорбившееся под бременем лет тело словно застыло в форме запятой. Рядом, на сиденье, лежала кислородная трубка; в носу – канюля. Но блеклые голубые глаза взирали на гостя живо и внимательно.