Идеальный враг - Михаил Кликин

– Умеешь с ним обращаться? – спросил Гнутый.

– Да, – ответил Павел. – Нас учили. Вроде бы ничего сложного – тут всего две кнопки.

– Дело не в кнопках, – сказал Цеце. – Ну да ничего. Со временем разберешься. Самое главное…

– Есть еще кое-какие новости, – сказал Гнутый, жестом попридержав разговорившегося Цеце. – Зверь вернулся.

– Да ну! – Павел улыбнулся. – И как он?

– Не очень, – вместо Гнутого ответил Рыжий. – Теперь он больше похож на звереныша, а не на Зверя.

– Что с ним? – Павел чуть приподнялся.

– Ничего страшного, – сказал Гнутый, недовольно посмотрев на Рыжего. – Сняли с человека звание, лишили наград. Он больше не капрал. Обычный рядовой.

– Еще легко отделался, – пробормотал Рыжий.

– Так что я продолжаю командовать отделением, – сказал Гнутый. – Через полгода, если удержусь на месте, в чем я сильно сомневаюсь, дадут мне постоянное звание.

– Передавайте Зверю привет, – наказал Павел.

– Обязательно. Да мы его на днях самого сюда приведем. Пусть посмотрит на тебя в гипсе, может тогда почувствует себя лучше.

– Кстати, – вспомнил Цеце, – ходили мы в четвертую роту, со всеми долгами расплатились. Так что, Писатель, с нас причитается. Как только отсюда выйдешь, обязательно отметим.

– А как там мой противник? – поинтересовался Павел, стараясь казаться равнодушным.

– Уж лучше, чем ты, – сказал Рыжий. – Ни синяков на нем, ни ссадин. Ходят слухи, ему хотят доверить отделение. Их капрал подал рапорт о переводе. Почему – никто толком сказать не может.

Павел вспомнил драку на пустыре возле складов. Человека, лежащего на земле. Его разбитое лицо, кровь, текущую из ноздрей, алыми каплями падающую в пыль. Какие у него были нашивки? Уж не капральские ли?

«Грязное солдатское белье должно оставаться в казармах…»

– Но мы сейчас на первом месте в Форпосте, – сказал Гнутый.

– На каком таком месте? – не понял Павел.

– Ну, счет у нас выше всех, несмотря на твой проигрыш в финальном бою.

– Какой счет? Ничего не понимаю!

– Да в Игре! – пояснил Цеце. – Мы уничтожили яйцо. За это получили сотню очков. Оторвались ото всех, ушли далеко вперед. Хорошее начало на новом месте – сержант наш страшно доволен.

– Понял, – сказал Павел. – А что за прок в этой Игре? Какой нам интерес?

– А ты что, не знаешь? – Гнутый с недоверием глянул на Павла.

– Салага! – хмыкнул Цеце.

– Зеленый! – усмехнулся Рыжий.

– Эй, хватит! – Павел завозился, поскрипывая койкой. – Лучше объясните все как следует.

– А чего тут объяснять? – сказал Рыжий.

– Каждый год победителям достается три миллиона, – сказал Цеце.

– И никаких тебе налогов, – добавил Гнутый.

– Три миллиона, – не поверил Павел. – Разыгрываете?

– Нет. Правила простые: в игре участвуют подразделения Форпостов не крупнее взвода. Сперва они подают заявку, потом им приходит письмо, где подробно изложены все правила и приведен устав. Первый взнос в призовой фонд составляет сто долларов с человека. Потом плата уменьшается в зависимости от того, на какой позиции находятся игроки. Мы сейчас отчисляем в фонд Игры по двадцать долларов каждую неделю. Каждый. И ты в том числе.

– Три миллиона на взвод… Это же по сто тысяч на человека!

– Примерно так и есть, – согласился Цеце. – Неплохой куш, не правда ли? И делать ничего не надо – лишь лучше всех выполнять свою работу.

– И за что начисляются очки? – поинтересовался Павел.

– За все, – сказал Рыжий. – Но в основном за убитых экстерров. Если тебе интересно, завтра принесу правила.

– И неужели никто не пытался приписать себе побольше баллов?

– Обмануть систему непросто, – сказал Гнутый. – Конечно, приписки бывают. Но редко и в основном по мелочам. Уж больно велик риск. Если обман будет раскрыт, позор на весь мир обеспечен, да и с Игрой можно навсегда распрощаться.

– Три миллиона… – пробормотал Павел, прикидывая, на что можно было бы потратить такую сумму. – Сто тысяч на человека…

– Дело не только в деньгах, – сказал Гнутый. – В прошлогодней игре победил взвод сержанта Шишеля – я встречался с ним в Новой Зеландии. И знаете, где сейчас эти ребята?

– На Ямайке, – сказал Цеце, вздохнув, и мечтательно закатил глаза. – Земной рай!

– Победители игры могут сами выбирать место службы, – сказал Рыжий.

– Если захотят служить дальше, – добавил Гнутый.

Они замолчали, думая об одном и том же, мечтая…

Первым очнулся Гнутый.

– Ладно, нам пора, – сказал он. – А то как бы док не пришел.

– На днях обязательно заглянем еще, – сказал Цеце.

Рыжий просто кивнул.

Они ушли, не затягивая прощание. Тихо закрылась дверь, и в палате снова стало пусто и одиноко.

Павел полежал чуть-чуть, глядя в потолок, собираясь с мыслями, потом вздохнул, заставил себя улыбнуться, громким голосом велел диктофону включиться, и, выдержав паузу, стал размеренно, обдумывая каждую фразу, надиктовывать полученные от товарищей новости.

Три дня прошло, а казалось, что целая неделя.

Павел уже стал привыкать к новому распорядку. Он много спал. Ел, когда хотел и сколько хотел. Делал дневниковые записи. Разговаривал с навещающими его друзьями, с мамой и девчонками, с доктором. Он много думал, особенно жутковато тихими ночами, когда сон не шел, и просыпалась боль. Мысли его были аморфны, неконкретны. Часто он грезил, теряя связь с реальностью, и тогда какие-то странные непознаваемые образы наводняли его сознание.

С первого июля все системы, все службы и подразделения Форпоста начали функционировать в нормальном режиме боевого дежурства, но для Павла перемены эти прошли незамеченными. Разве только товарищи стали приходить чуть реже. И новости, которые они приносили, несколько изменились: меньше стало бытовых подробностей, больше разговоров об оружии, о предстоящих рейдах, о разведывательных данных по зоне ответственности Форпоста.

Слушая рассказы товарищей, Павел чувствовал себя заключенным. Он был заперт в четырех стенах, они отгораживали его от настоящей жизни, и он ничего не мог с этим поделать.

Док, терпеливо выслушивая жалобы пациента, говорил, что лечение продлится никак не меньше двух недель.

Две недели в заключении, и это в то самое время, когда Форпост только начинает работу! Это была самая большая несправедливость в жизни Павла. По крайней мере, так считал он сам.

Дни, проведенные на больничной койке, изменили его. Павел стал более раздражительным, возбудимым. Теперь он почти не улыбался, а шутки его стали колкими. Впрочем, Павел этого не замечал. И только когда приходила Тина, он снова становился собой.