Застенчивость в квадрате - Сара Хогл

– Ты будешь его брать? – спрашивает Уэсли, когда я замираю перед находкой.

Вытаскиваю. Конверт легкий, внутри максимум листик-другой. Вот он, грустный в своей необратимости конец, я открою конверт, и… все закончится. И это общение с дедушкой Виктором, пусть и одностороннее, предназначенное Вайолет вместо нас, и удивительное приключение, в которое мы отправились вместе с Уэсли. Я пока не готова поставить точку.

– А мы можем подождать до завтра?

– Конечно. – Уэсли не настаивает и не задает вопросов. Просто зажимает фонарик в зубах и, расстегнув мой рюкзак, прячет пятое сокровище к остальным.

От следующего вопроса у меня сердце уходит в пятки.

– Готова ставить лагерь?

Длинный ответ предполагает мысленный вопль минут на десять, не меньше. Короткий – обманчиво-беззаботное (как я надеюсь)«Ага».

Все в порядке. Я в порядке.

«Я в полном порядке, никогда не чувствовала себя лучше», – убеждаю себя я, светя фонариком Уэсли, который ставит палатку. Приходится держать металлический цилиндр обеими руками, а то дрожащий луч света меня бы выдал. Я просто в ужасе и вот-вот сорвусь, а он так сосредоточен на своем занятии, спокойный до безумия. Хотя, может, он тоже паникует, но держит маску гораздо лучше меня. Вспоминаю его слова про маскировки панических атак и всматриваюсь пристальнее. Сейчас вполне может быть одна из них.

Или для Уэсли просто нет ничего особенного в том, что мы всю ночь проведем бок о бок. А то и две ночи – кто знает, вот налетит сумасбродный снегопад, и мы застрянем в чистом поле. Ну, то есть около двадцати градусов тепла и снежная буря одновременно маловероятны, но случались и более странные вещи. Нас может отрезать от мира на несколько дней, только нас двоих, а там еще и какой-нибудь неуправляемый дикобраз порвет мой спальный мешок, и нам против воли придется спать в одном. Какая жалость. Даже думать об этом не могу.

Очень даже могу, и в красочных подробностях, разрываясь между воображением и необходимостью поддерживать спокойный и собранный вид вместе с безразличным выражением. Я всю неделю знала, что так будет, но представлять и на самом деле испытывать – вещи столь же далекие друг от друга, как Северный и Южный полюса.

Я никак не могла предвидеть сначала панику, потом этот вихрь из волнения, предвкушения и страха. Ничего сегодня не случится, это я знаю.

Вспоминаю, что уже четыре дня не брила ноги, и в ответ на разговоры Уэсли отвечаю улыбкой, из-за которой кажется, что у меня жуткие боли. Может, я себя недооцениваю. Я вполне могу лежать рядом и не обращать на него внимания. Притвориться, что он – стена.

– Я взял палатку с прозрачным потолком, – поясняет он, указывая на верхушку тента. – Как раз чтобы смотреть на звезды.

– Хм-м-м… – глухо мычу я в ответ. Это моя последняя здравая мысль.

Уэсли забрасывает рюкзаки в палатку и предлагает:

– Дашь мне минутку? Быстро переоденусь, а потом поменяемся.

Киваю головой, точно болванчик:

– Да-да-да.

Он слегка приподнимает бровь и скрывается за пологом. А я чуть не оседаю на землю. Какое мне дело до того, что он там делает, зачем это представлять? Но я все равно представляю. Зажмуриваюсь крепко-крепко, всерьез обдумывая, не припустить ли к лесу, и строго велю себе не слышать тот шуршащий звук, который совершенно точно похож на расстегивание и стаскивание джинсов. Эта ситуация требует от меня слишком много сил, а их нет.

Наружу Уэсли выглядывает уже в футболке с надписью «Ландшафтный дизайн Келера» и серых спортивных штанах, отчего мои очки тут же запотевают. Волосы растрепаны. Его запах – как дождь, влажная земля и дым от костра вместе – только усилился, и это как удар в живот. Где-то по периферии поля зрения тянется бегущая строка нецензурных выражений.

– Твоя очередь.

– Отлично, спасибо, – пищу я, протискиваясь мимо. Наши взгляды сталкиваются, и я просто не могу заставить себя отвернуться: что-то сломалось. С силой, будто тащу на себе все океаны, поворачиваю голову, делая неуклюжий шаг. И это нормально, наверное, что теперь я знаю, как умру. Не все знают.

Ну и слышимость в этой палатке, это просто неприлично. Либо у меня распухли ноги, либо джинсы сели, потому что борюсь я с ними так долго, что просто позор, Уэсли абсолютно, совершенно точно слышит, как я стягиваю футболку через голову. Наношу дезодорант, приглаживаю волосы, еще дезодорант, для верности, и наконец выбираюсь наружу почистить зубы. Перед этим отхожу от палатки метров на пять, чтобы Уэсли не видел стекающую по подбородку пену от зубной пасты. Похоже, у меня уже крыша едет.

А потом ничего не остается, кроме как заползти прямо в пасть чудовищу. Я лезу первой, спиной чувствуя тепло Уэсли, его исполинские размеры, когда он забирается следом. И вот мы оба внутри, и места просто катастрофически мало. Прямо как на чердаке коттеджа. Он тянется через меня, закрыть палатку, и я задерживаю дыхание. Наши глаза встречаются, и я наблюдаю, как в его зрачках серебристой звездочкой скользит, повинуясь его пальцам, бегунок молнии.

Теперь бежать некуда.

Меня заживо закопали по шею в спальный мешок, каждый вздох как раскат грома, вырывающийся облачками пара.

– Ох, я так устала, – вру я ни с того ни с сего.

Тишина. А потом:

– …да.

– Наверное, время считать овечек. – Отворачиваюсь в другую сторону от Уэсли, морщась и ругая себя. Кто-нибудь, убейте меня. Хорошо мне уже никогда не будет.

– Тебе когда-нибудь это помогало?

– Конечно, – снова вру я. Ну вот, из-за всего этого волнения уже превращаюсь в лгунью. – То есть нет. А ты пробовал? О чем ты думаешь перед сном?

Он молчит. Может, пытается понять, о чем я на самом деле спрашиваю.

– Это как овечки, только Мэйбелл. Целая куча тебя, одна за другой несетесь через поле.

Я слишком взвинчена, датчики сарказма не срабатывают, так что понятия не имею, шутит он или нет. К счастью, я не успеваю выпалить ничего сомнительного, потому что он продолжает:

– А ты? Отправляешься в свой райский уголок?

Только через секунду я вспоминаю, что мой райский уголок – вовсе не эта пахнущая нейлоном, спреем от насекомых и старым гаражом палатка. Он имеет в виду мою кофейню.

– Да, обычно, да. – Кроме всей прошлой недели.

Годами я закрывала дверь в реальный мир и проваливалась сквозь портал в облаках в свое воображаемое кафе, и процесс уже отработан до автоматизма. Надо только чтобы сознание согласилось оставить «здесь и сейчас», освободиться от телесной оболочки. Но здесь и сейчас я так четко осознаю собственное тело, что выбраться из него не получится никак. Присутствие Уэсли тоже ощущается очень остро – то, как он задевает рукой мое бедро сквозь спальные мешки.