Агами - Алексей Владимирович Федяров

опор на воде. Этот мост стоял надёжно, уже десяток лет. План потому и был прост, что узко было место: с той стороны пригорок, который к опушке ведёт. С него и мост, и подход к нему как на ладони. Там Дима-Чума и расположился. У него калаш и три рожка по тридцать патронов. Он и встретит гостей. А Спира подгонит.

— Откуда ж добро такое? — осклабился Дима ранним утром, когда автомат в руки взял.

— Поди разбери, — ответил Спира. — Тут же кого только не было: и менты, и армейские, и секретные части какие-то. Оставили наследства. Вот, пригодилось.

— А гранат нет? — как обычно спокойно, но с едва заметной надеждой спросил Трофим.

— Гранат нет, — покачал головой Спира.

Пригодились бы, конечно, гранаты.

За мыслями Спира забыл о руке, ускорился и чуть было не вылетел из-за поворота на бойцов, остановившихся на привал. Притомились тоже, оттого не заметили. Пятеро: трое в полной амуниции, двое в лёгком камуфляже. Все с короткими американскими автоматами.

Мысль дерзкую и опасную поначалу отогнал, но она взяла своё. Встал, перевёл оружие в режим одиночного огня. Метров семьдесят. Оружие хоть и пристреливал сам, но давно это было. Но повезло, попал. Крови много, это хорошо, пусть страх у них жить начинает внутри. Не стал смотреть, что там дальше будет, ушёл вправо и бегом, бегом. Пока будут разбираться, пока решат, что дальше, Спира уже место найдёт, чтобы залечь. Так и случилось.

Станислав смотрел на бетонные здания-грибы транспортного узла. Взлетали самолёты и вертолёты. Чем ближе, тем слышнее становился шум. Оттуда, с той стороны. Граница. Раздел шумовой и цивилизационный наступал на пустошь, из которой шёл Станислав. По ту сторону невидимой стены была жизнь, она начинала звать к себе, становилась слышнее с каждым шагом. Полоса раздела скоро пройдёт по остаткам старого тонкой линией, неровным зигзагом полевого пала: так крестьяне сжигают сухое подтравье скошенного урожая, оставляя на поле лишь пепел, из которого вырастут новые колосья, их будет много, они будут сильнее прежних.

Как могли не понимать этого их учителя и шефы? Как можно не понимать, что все они — лишь то пока сухое, но начинающее уже местами преть жнивьё, на котором новые хозяева не собираются оставлять ничего из росшего прежде?..

Паша Старый сказал как-то за чаем:

— Так не сидели же они сами никогда, откуда же им знать, как тут жизнь устроена? А когда тебе рулить никем не остается, как только сидельцами, так и жить надо здесь, внутри. Тогда и увидишь всё. Хотели они страну, где все ждут баланду и жрут её, ходят строем и за пайку готовы руки целовать? Хотели. Им дали. Что делать теперь, не знают.

Помяни моё слово, сами всё и развалят. Как только страх перед ними пропадёт, так и развалят. А он пропадёт. Страха у того много, у кого много добра есть, но у нас-то нет ничего. У кого недавно отняли всё, у того тоже страх есть, так у нас отняли давно, мы уж и забыли, что имели. Потому в зону постоянно новые люди нужны, чтобы страх жил. Потому нам и гонят разных новых поселенцев, чтобы страх обновлять, да это не то всё. Не те люди. Не наш у них страх, они удивляются тому, как у нас устроено, больше, чем боятся.

Чтобы бояться как наш человек, нужно, чтобы тебя хотя бы сто лет по подвалам расстреливали, по колхозам и ссылкам гоняли, а детей воевать забирали за тридевять земель. Наши деды же тоже сначала просто удивлялись. Базарить пытались по-людски. А их расстреливали, вешали и топили. Страх потом пришёл, когда лучших перебили. И замолчал народец. А эти, что расстреливают и загоняют, решили, что мы никогда не кончимся. Что мужичка им всегда будут выдавать, сколько надо, надо только попросить. Но, похоже, всё. Новых не выдают, а старые бояться больше не хотят. Такие дела, братец. Такие дела, Трофим.

Станислав остановился в сотне метров от периметра, обнесённого стенами с колючей проволокой, ещё скрываясь в лесу, который обрывался перед ним. Систему специальных входов для обладателей особых допусков он знал, конечно. Их несколько, за стенами вертолётные площадки, ангары и склады. Автомобильных дорог в кластере нет, снабжение внутри только вертолётами. Все входы — с системами распознавания и лазерными установками нейтрализации. Без предупреждения. Опасные входы, но других с этой стороны Агами нет, так устроена система: там — подошедшая вплотную шумная воля, а здесь — остатки лагерей, саморучно устроенных теми, кто выбрал себе жизнь в них. Или не хотел думать, что можно существовать иначе.

До командировки и до побега Станислав особым статусом обладал и в системах распознавания «свой-чужой» отображался своим. Но это было вечность назад.

Ко всем входам вели свои тропинки: к одним — шире и утоптанней, к другим — совсем малохоженые. Людям всегда надо куда-то выходить, если есть дверь.

Станислав посмотрел на нужный ему вход, снял рюкзак, достал небольшой металлический бокс, напоминавший коробку для шахмат, и раскрыл его, как шахматист, готовящийся достать фигуры. Устройство, похожее на кустарно, но очень искусно изготовленный портативный компьютер, каким он мог выглядеть в книгах по истории компьютерной техники, таковым и было.

Небольшой экран загорелся бледно-розовым светом. Профессор Берман объяснял, почему получился именно такой фон, и было понятно почему — его верный мастер Владимир Иванович собирал это чудо из того, что можно было достать на зоне. Хотя Паша Старый мог найти почти всё, экран получился с розовой подсветкой.

Но смотрел Станислав не на розовый фон, а на надпись на нём глубоким голубым цветом через весь экран: «Volya est vita». Привет от старого учёного. Код генетической памяти.

Вошёл в систему, набрав вычурный код, который заучил под присмотром профессора Бермана: «Ошибётесь один раз, юноша, система уничтожит себя без возможности восстановления». Выполнил заученные манипуляции. Встал, закрыл бокс, сложил его в рюкзак и пошёл к входу. Лазерная установка отсканировала высокую поджарую фигуру молодого мужчины с бородой и рассеянным взглядом. Индикатор над дверью заморгал зелёным. Станислав толкнул дверь и вошёл внутрь.

Навстречу, через небольшой задний двор ангара, лавируя между аккуратно сложенными кирпичами и бетонными плитами, уже шли двое мужчин — тоже бородатых, но с бородами аккуратно стриженными. На обоих короткие белые халаты, оба в очках.

Станислава обняли и повели куда-то внутрь.

— Мы так рады вас видеть, Станислав Анатольевич, вы успели в самый важный момент! — сказал один из них.

— Вы отдыхайте, а мы начнём работать. Вы даже не представляете, что