Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

Катастрофа разразилась в понедельник 29-го. Во-первых, не пришло письмо. Причем было непонятно, то ли оно просто не пришло, то ли хозяева почтового ящика успели его забрать, потому что Салтыков чуть-чуть опоздал, и почта уже была разнесена. Так что, вполне вероятно, что письмо уже лежит на столе у ни о чем не подозревающих обладателей почтового ящика с незапирающимся замком. Может, подняться к ним и спросить? Мол, не получали ли по ошибке мое письмецо?.. Да нет, нельзя. Если получили, то дело все равно уже засвечено, а если — нет, он только понапрасну все испортит. В конце концов письмо может прийти и завтра, 30-го? Ведь у него еще остается время?..

Главный сюрприз поджидал его вечером. Когда, прослушав очередной прогноз, Салтыков предложил пройтись, пока тепло, Люська сказала:

— Пошли, но сначала надо собрать вещи.

— Зачем? — удивился Салтыков, — у нас завтра целый день впереди.

— Нет, завтра утром я хочу уехать.

— Завтра? — он не верил своим ушам. — Но у нас путевки до тридцать первого включительно. А завтра только тридцатое.

— Наплевать, — сказала Люська, — я хочу уехать завтра, потому что на тридцать первое я договорилась с Ленкой Мироновой поехать к Данилевским поиграть в бридж.

— Когда это ты успела?

— Пока ты разъезжал по своим делам.

Все, это конец. Он хотел было напомнить ей, что заплатил «бешеные бабки» за этот номер люкс и что ему никто их не вернет за этот последний день, который она собиралась у него украсть, но сдержался, потому что почувствовал ее решительный настрой и понял, что ему ее не уговорить, а всякое упоминание о деньгах приводило ее в ярость. Он стоял посреди комнаты, растерянно глядя по сторонам и судорожно пытаясь сообразить, как ему себя вести: устроить скандал и высказать ей все, что накопилось у него за последнее время и тем самым хотя бы облегчить себе душу, или сделать вид, что ему все равно, а потом хитростью или лаской все-таки заставить ее пробыть здесь до среды?

Он почувствовал, что от напряжения у него даже вспотели ладони.

— Как хочешь, — сказал он примирительно и сам удивился, что ему удалось сдержать чувства, клокотавшие у него в душе, — просто жаль терять завтрашний день.

— Ты половину времени провел в Москве, а теперь чего-то жалеешь.

— Положим, не половину, не надо преувеличивать, — заметил Салтыков и подал ей пальто, — пошли, пока нет дождя? А соберемся потом.

Политика сдерживания страстей оказалась эффективной: вернувшись с прогулки, Люська заявила, что устала и собирать вещи сегодня уже не будет.

— Завтра, — проговорила она, стягивая с себя платье, — высплюсь хорошенько напоследок и соберу.

«Вот и прекрасно! — подумал Салтыков. — А я встану пораньше и съезжу в Москву за письмом. А там… видно будет. Может, я еще сумею ее уговорить».

* * *

На следующий день, то есть во вторник, тридцатого, ему опять не повезло: почтовый ящик со сломанным замком был пуст. Он пооколачивался некоторое время неподалеку от дома, подумал даже, не зайти ли к Тоне, но решил, что лучше не стоит, и так, ни с чем, вернулся в пансионат.

Люське, которая встретила его с поджатыми губами, пришлось соврать:

— Вот, ты хоть и дуешься, а я съездил не зря: получил приличный гонорар за съемку. И очень устал. По-моему, у меня давление… На вот, возьми пятьсот на хозяйство и пару сотен на булавки…

Люська, конечно, удивилась, но деньги взяла.

— Может, мы все-таки пробудем здесь до завтра? Ты же собираешься к Данилевским только вечером? — тон у него был почти просительный.

— Нет, исключено, — отрезала безжалостная Люська, — но сегодня до ужина, если хочешь, можем остаться.

И хотя больше ему ничего добиться не удалось, он даже почти не был на нее зол: какая разница, поедет она в Москву сегодня или завтра, если письма все равно нет? И какого черта у нас так плохо работает почта? А еще почтовики жалуются, что мало получают. За такую работу он вообще не стал бы платить им ни копейки. Что за страна, никогда ни на кого нельзя положиться, даже на почту… черт знает что! А сколько денег он угрохал на это жалкое предприятие? Заплатил за этот чертов люкс, купил раздолбанный рыдван, который непонятно, куда теперь девать — хоть возвращай владельцу. А ноутбук за три тысячи долларов, который ему совершенно не нужен? А все остальное? А гениально продуманный план?

За обедом он сидел, погрузившись в невеселые мысли о собственном невезении, и Люська, которой всегда было совершенно все равно, что с ним происходит, неожиданно спросила:

— Что с тобой?

— А что? — вздрогнул он, оторвавшись от тарелки.

— У тебя такой вид…

— Ты же знаешь: я терпеть не могу харчо! — скорчив гримасу, сказал Салтыков и отодвинул от себя пустую тарелку.

После ужина выяснилось, что в кинозале изменилась программа и покажут фильм их общего приятеля, известного режиссера, и Люська заявила, что непременно хочет посмотреть. У Салтыкова родилась было надежда, что удастся провести ночь здесь и что, следовательно, еще не все потеряно, но после фильма, когда он только заикнулся, что поздно, и темно, и хочется спать, она сказала, что если он не поедет, ей придется вызвать такси. «Сам, дурак, дал ей денег», — со злобой подумал Салтыков и пошел за чемоданами.

В Москве, не успели они войти в квартиру, начались звонки. Люська с сигаретой в зубах повисла на телефоне, а он отправился к матери забрать собаку.

— Хорошо отдохнули? — спросила она, пристально посмотрев на него.

— Нормально, — буркнул Салтыков, у которого даже не было сил притворяться довольным.

— Ты что, заболел? — спросила мать.

— Нет, с чего ты взяла? Ладно, пойду — поздно.

Он надел ошейник на наскакивающего на него от радости пса и спустился во двор. Дождь перестал, но было ясно, что это ненадолго. Два часа спустя он лежал без сна на их с Люськой супружеской кровати, глядя в потолок и в очередной раз горько упрекая себя за то, что опять позволил ей оставить себя в дураках.

* * *

Утром его разбудил Люськин голос: сидя на краю кровати, она говорила в трубку:

— По-моему, он повторяется… да… да… вот именно. Все это уже было… И сценарий абсолютно бездарный… И актрисулька эта — бездарность. Что? Тебе она нравится? Ну не знаю, по-моему, она…

Салтыков понял, что она делится впечатлениями от просмотренного вчера фильма, очевидно, с кем-то из своих подруг. В любом случае, его это совершенно не интересовало, и он, повернувшись к ней спиной, приготовился еще некоторое время поспать, как вдруг услышал:

— Нет, сегодня не могу: в пять я должна быть у Сироткина… Что?… Да Бог с тобой, я записалась к нему еще две недели назад! Нет, потом буду занята… Да… Хорошо… Созвонимся.

Сироткин — это ее визажист. Она проведет у него в салоне на Гоголевском бульваре часа полтора, ну, два. Значит, самое позднее в семь вечера она оттуда выйдет. Что, если?.. Салтыков вскочил и посмотрел на часы. Пять минут одиннадцатого. Письмо! Прежде всего надо съездить, посмотреть, нет ли письма. Надежды почти нет — скорее всего, его вынули из ящика еще в субботу, когда он немного опоздал, но все-таки стоит рискнуть…