По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин

Голубев, и не прочь был с ним поговорить, но только без Мишакова, наедине. Приказа о его отстранении еще не было, а это значило, что не все еще потеряно. Перевод его не устраивал. Новое назначение не сулило ему никаких побочных денег. Он сел на стул и тяжело задумался. Но сколько ни думал, выходило одно: идти к главному инженеру и просить. У него с ним всегда были хорошие отношения. Тот не раз защищал его, ведь, в конце концов, ничего особенного не произошло и теперь. Заместитель директора Попов тоже относился к нему хорошо. Рабочие — те поговорят и перестанут, так было всегда. А если нужно — он покается перед ними, даст волю их инициативе. Немного успокоившись, Кочкарев снял телефонную трубку и позвонил Голубеву. Услышав его голос, спросил, можно ли прийти к нему. Голубев разрешил. На этот раз он, улыбаясь, вышел к нему навстречу, взяв под руку, подвел к стулу и заботливо усадил.

— Ах, Никанор Никанорович! Напрасно вы не пошли с нами в мастерскую. Я устроил все лучшим образом и ваше отстранение представил рабочим, как перевод на новый, важный участок. Вы должны бы сказать мне спасибо, а вы недовольны. Нехорошо так, мы же были друзьями.

Никанор Никанорович склонил голову набок и несколько секунд молчал, будто взвешивал смысл сказанного Голубевым.

— Нет, — начал он решительно, — вы все-таки скажите, чем я не угодил вам?

— Вот чудак! — Голубев растерялся: действительно, Кочкарев угождал ему, как никто. — Разве дело во мне?

— В ком же, — обидчиво сказал Никанор Никанорович, — как не в вас? Вы же главный. Ваше слово — закон, как скажете — так и будет.

Лицо Голубева исказила гримаса неудовольствия.

— Вы газеты читаете? — спросил он, пронизывая взглядом Никанора Никаноровича.

Кочкарев ничего не ответил, но глаза его говорили: «Это к делу не относится, разве вас об этом спрашивают?»

«Как бы ему объяснить?» — Голубев, поднявшись, прошелся по кабинету.

— Конечно, вас можно было бы оставить, — он остановился перед Кочкаревым, — если бы не было письма рабочих, а теперь, сами понимаете, на прежнем месте вам оставаться нельзя. Рабочие поднимут шум, напишут еще куда-нибудь, а отвечать придется мне. Дирекцию да и общественные организации поставим в неудобное положение. А так, — заговорил он успокоительно, — кто придерется? Что бы в мастерской ни случилось — вы на другом месте, вам неплохо, и с нашей стороны все законно. Понимать надо… — Голубев устало опустился на стул.

Но Кочкарев не хотел и слушать. Он хорошо знал, что главный инженер волен поступить и иначе. Было же такое, когда он думал, что ему пришел конец, а Голубев наперекор всем премировал его. Что же теперь?..

— Как же так? — не унимался он. — Все ничего — и вдруг бац, как снег на голову!

— К чему эти разговоры? — Голубев уже терял терпение. — Сколько можно объяснять? — заговорил он официальным тоном. — Подписан приказ о переводе вас на другую работу. Не согласны — подавайте заявление об уходе. — Он бросил карандаш, и тот со стуком покатился по столу.

— Значит, ничего сделать нельзя? — с отчаянием обреченного спросил Кочкарев.

— Нет! — резко сказал Голубев. — Нельзя! — Он встал, давая понять, что разговор окончен.

Никанор Никанорович, горбясь, поплелся к выходу.

«Как же это так вышло? Где я сделал промах? — размышлял он. — Нет, все было правильно. Если бы не этот Буданов, не это проклятое письмо!.. А может, надо было пустить в ход хитрость? Очернить, оклеветать? Черта с два!.. Коммунист, отличный специалист, — думал он о Буданове. — Кто же знал, что встретишь такого?» Он почувствовал слабость, ноги не держали его. Отыскал взглядом скамейку и в изнеможении опустился на нее.

А тем временем, пока Кочкарев был у главного, новый заведующий вошел в мастерскую, остановился посредине слесарной и, оглядев рабочих, громко произнес:

— Давайте знакомиться. Меня, как вы уже слышали, величают Тимофеем Павловичем.

— Очень приятно! — живо откликнулся Буданов. Он положил напильник, быстро подошел к Мишакову, протянул руку. Тот, дружески хлопнув по ней, пожал ее. — Ребята — орлы, могут свернуть горы! — с подъемом продолжал Иван и представил своих товарищей новому заведующему.

Тимофей Павлович по очереди пожал руку каждому к заговорил в тон Буданову:

— Орлам летать надо высоко. Крылья у вас надежные — значит, штурмовать можете?

Иван подмигнул ребятам.

— Крылья у нас крепкие, перышко к перышку, но высот пока не штурмовали.

— Что ж, боитесь, голова закружится?

— И высоты не боимся, и голова не кружится, просто погода стояла нелетная.

— Погоду сделаем, — улыбнулся Мишаков. — И такую, чтоб простор был и цель, как на ладони, была видная.

— Простор! Цель! Да мы мечтаем о них! — воскликнул Буданов.

— Мечта — мечтою, а дело — делом, — посерьезнел заведующий. — Давайте-ка спустимся на землю. Чтоб вырваться на простор, от нее, матушки, отталкиваться надо… Какие у вас обязательства? — неожиданно спросил он.

— К сожалению, никаких, — вздохнув, ответил за всех Буданов.

— Значит, живете без цели. Как же вы работаете? Вслепую? Куда кривая вывезет?

— Не совсем так, — пояснил Буданов, — цель была: боролись против того, что мешало работать.

— Слышал, молодцы, — похвалил Мишаков. — Ну, а теперь как думаете? Какие у вас планы?

— Работать по-новому, соревноваться, — весело сказал Буданов.

— Хорошо! Даже очень хорошо! А еще что?

— Пока ничего.

— Ну, так и ничего? — Мишаков опять улыбнулся. — А зарплата? Или она вас не интересует?

— Интересует, но, сами понимаете, надо поднимать производительность — без этого зарплата не сдвинется.

— Совершенно верно, высокая производительность — ключ к высокой зарплате. Это закон. — В этот момент в мастерскую вошел Кочкарев, и Мишаков заторопился: — Итак, товарищи, желание у вас есть, приму мастерскую, продумаю план работы, подготовлю чертежи. Возьмем на себя обязательства. Развернем соцсоревнование, покажем свои способности. Настраивайтесь на это, товарищи…

— Мы давно настроены. Скорее бы, — сказал Буданов.

Когда Тимофей Павлович с Кочкаревым ушли, рабочие зашумели:

— Вот это наш человек!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Яркое солнце и сверкающие под его лучами первые весенние проталины веселили Ивана. Он стоял у окна и, улыбаясь, смотрел на улицу. Кончилась неприятная история с Кочкаревым. Хотелось, засучив рукава, работать и работать. Ведь он, в сущности, еще как следует в мастерской и не работал, не раскрыл душу, не показал настоящего мастерства. Сегодня он намеревался поехать за город, сделать прощальную вылазку на лыжах, подышать воздухом. Но вчера к нему подошел Ремизов и, сказав, что переезжает на новую квартиру, попросил помочь перевезти имущество. Иван у него не был ни разу и теперь даже обрадовался случаю познакомиться с его семьей. Вечером он проехал по магазинам и купил для новоселов люстру с пятью рожками. Иван взглянул на часы