По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин

изредка, да и то издали, когда он шел на работу или возвращался с завода домой. Ей вдруг захотелось узнать, как он живет, наладились ли у него отношения с женой.

В заводской столовой было многолюдно и шумно. Наташа знала, что Борис всегда обедал за крайним столиком у окна, — сейчас его там не было. Заняла очередь в кассу, выбила чек. Подошла к раздаточной, получила обед. С подносом в руках раздумывала: садиться за столик Бориса или пройти дальше, сесть за соседний. К счастью, кругом все столы были заняты. Тогда она решительно подошла к столику у окна и села на тот стул, на котором сидела всегда, когда они обедали вместе с Борисом. Расставила тарелки, бумажной салфеткой протерла ложку и вилку и принялась за обед. Борщ был горячий, обжигал губы. Она ела медленно, не переставая думать о Борисе.

— Разрешите присесть?.. — вдруг услышала голос.

Робко подняла глаза. Перед ней стоял Борис, осунувшийся, похудевший.

— Пожалуйста, место свободное, — пожала она плечами.

Борис сел напротив нее, взял ложку, попробовал борщ, поморщился:

— Горячий.

— Горячий, — участливо повторила она.

Оба молчали, ощущая скованность, боялись посмотреть друг на друга. После столь продолжительной разлуки не находили слов.

— А вы на новой работе заметно похудели, — взглянув на Бориса, первой заговорила Наташа, обращаясь к нему на «вы».

— Просто давно не виделись, — оживился он. — А работа как работа, двигаем потихоньку прогресс. — Он хотел сказать, что похудел вовсе не из-за работы, а из-за того, что пришлось пережить много семейных неприятностей, но вместо этого спросил: — А ты как живешь?

— Как всегда — работаю, отдыхаю, сплю, ем… Чего же еще?

— И так до самой смерти? — Он почувствовал в ее словах горькую иронию.

Она опять пожала плечами:

— А бог его знает! Может, и до самой.

— Плохо, — покачал он головой.

— А что делать? Лучше не получается.

— Бывает… — согласился он. — У меня тоже не получается.

— У тебя жена, дети. Это много значит.

Он помолчал, потом произнес:

— Конечно, семья много значит… Но у меня ее нет…

— Как так?! — воскликнула Наташа.

Он положил ложку на стол.

— Так вот… С женой разошелся, а новую не нашел.

— Ты разошелся с женой? — переспросила Наташа. — Зачем же?

— Бессмысленно мучить друг друга. У нас нет ничего общего.

— Но раньше-то было…

— Казалось, что было, а жизнь показала, что нет. Наташа поставила локти на стол, обхватила ладонями лицо и глухо спросила:

— А дети?

— Разделили: мальчика взял я, жена — девочку.

— Где же ты теперь живешь?

— Пока у родителей… Завод отстраивает новый дом. Буду хлопотать о квартире. Думаю, не откажут.

Наташа знала немало случаев, когда люди расходились, потом снова сходились, и ей подумалось, что и о Борисом может случиться то же самое.

— Погорячились вы… Пройдет время, снова вместе будете.

— Исключено, Наташа. — Колесов отодвинул стакан с компотом. — Бывшая моя жена сошлась с другом своей юности.

— Это еще ничего не значит…

— Как не значит? — рассердился Колесов. — Что развалилось, снова не склеишь.

— Бывает, склеивают.

— Но не крепко. Уж лучше все снова начать.

«Лучше все снова», — мысленно повторяла Наташа, помешивая ложечкой кофе.

Она больше не задавала вопросов. Из столовой они вышли вместе. «Теперь она знает все: я свободен, я не один, у меня сын», — думал Борис, шагая рядом с Наташей.

— Это ты мне сегодня принес цветы?

— Да. Я хотел вчера привезти их тебе домой, но постеснялся.

— Чего же? И впредь стесняться будешь? — Лицо Наташи осветила улыбка.

— Почему же? — обрадовался Борис. — С твоего согласия могу прийти хоть сегодня. — Он смело посмотрел ей в глаза.

Наташа понимала, что настал момент сказать свое слово, от которого зависело все.

— Сегодня? — Она помолчала и тихо добавила: — Приходи… Только захвати мальчишку.

— Какого мальчишку? — не сразу понял Борис.

— Сынишку. Хочу посмотреть на него. Приходите вместе. Я буду очень рада.

Борис почувствовал, что в горле встал комок. Хотел что-то сказать, но не смог.

— До вечера! — улыбнулась Наташа…

После работы она зашла в кондитерскую за тортом. Потом заехала в «Детский мир», купила заводную машинку, коня, мяч.

Дома распаковала игрушки. Наполнила конфетами до краев вазу, переоделась в праздничное платье. И, когда зазвенел звонок, волнуясь, открыла дверь.

Колесов держал за руку мальчика лет двух-трех. В другой руке у него был сверток.

— Проходите, проходите…

Наташа присела перед мальчиком на корточки и начала его раздевать. Развязала цветной шарфик, сняла пальто и шапочку.

— Вот мы и готовы. Какой у тебя красивый костюмчик!

Мальчик молчал, хлопая ресницами. У него были карие, как у Бориса, глаза, широкие скулы и большой лоб. Наташа взяла его на руки, и села на стул.

— Как тебя зовут? — склонилась она над ним.

— Саса, — пролепетал чуть слышно мальчик.

— Ну вот, Сашенька. Конфеты любишь?

— Любью.

— А еще что любишь?

— Все любью.

Наташа развернула плитку шоколада и дала малышу. Мальчик взял ее обеими руками и охотно стал есть. Тающий шоколад пачкал его губы и щеки, Наташа то и дело вытирала их платочком.

Колесов с улыбкой наблюдал за ними, любуясь Наташей и сыном. Он не стал им мешать. Развернул свой сверток, достал бутылку шампанского.

— Где у тебя вилки и тарелки?

— Ты, Борис, извини… — Наташа на секунду отвела глаза от малыша. — Хозяйничай сам. Посуда на кухне. Не забудь принести торт. Он на окне.

Бориса не смущала роль хозяина. Он расставил посуду, открыл шампанское, наполнил бокалы и позвал Наташу к столу. Когда она села, не выпуская из рук малыша, он торжественно произнес, поднимая бокал:

— Сегодня у меня один тост — за твое рождение!

Тост был кстати. Наташа чувствовала себя так, как будто на самом деле присутствовала при своем втором рождении. Придерживая одной рукой мальчика, другой она подняла бокал, звонко чокнулась с Борисом и немного отпила. Поддела ложечкой кусочек торта и опять занялась ребенком.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Началась оттепель. Таявший снег, как мыльная пена, сползал с деревьев, от мокрых стволов и сучьев пахло древесной сыростью. На карнизах висели похожие на слоновые бивни сосульки. На дорожках прыгали воробьи. Кочкарев шлепал по снежной жиже, стараясь ставить ноги твердо. Он был в шерстяном свитере и меховом пальто. От него валил пар, пальто тянуло вниз, белые фетровые бурки, окаймленные коричневой кожей, скользили. Кочкарев торопился в институт, озабоченный тем, что главный инженер велел явиться к нему с самого утра. Никогда такого не было, и, вообще, Голубев вызывал его к себе в редких случаях. На лбу Кочкарева собрались складки. Набычившись, он смотрел себе под ноги.

В нем не