Сафари на гиен - Наталья Александрова

Повесив трубку, она взглянула на Надежду глазами измученного непосильной работой человека и спросила:

– Ну что у вас, больная?

– Я не больная, – строго ответила Надежда, – я хотела только…

– А если вы не больная, то что вы делаете в больнице?

Надежда несколько растерялась от такого стремительного хамства и пробормотала:

– Я хотела только узнать имя врача…

– Мы справок не даем! – отрезала медсестра.

Надежда взяла себя в руки и ринулась в атаку:

– Как это – справок не даете? – возмущенно заговорила она на повышенных тонах. – У вас над окошечком написано «справочная», а вы – справок не даете?

– Имя врача – это справка личного характера! Мало ли для чего вам это нужно!

Несколько ошарашенная своеобразной логикой полной блондинки, Надежда отошла от окошечка. Конечно, можно было бы мобилизоваться и устроить грандиозный скандал, ибо, если ее, Надежду, как следует разозлить, она может ненадолго забыть, что она интеллигентная женщина с высшим образованием и показать этой корове из «справочной», где раки зимуют. Но специфика ситуации в том, что дело-то ее конфиденциальное, поэтому скандалить и привлекать к себе внимание в данном случае неумно и просто-таки даже опасно.

Надежда осторожно скосила глаза на «справочную». Блондинка, нахохлившись, следила за ней немигающим взглядом, как удав за кроликом. В это время у нее на столе зазвонил телефон, она отвернулась от Надежды и загнусила в трубку:

– Да-а… Это я-а…

– А на каком отделении лежала-то? – раздался вдруг рядом с Надеждой заинтересованный голос.

– Что? – Надежда повернулась и увидела, что рядом с ней стоит, опираясь на свою яркую швабру, старуха-уборщица.

– На каком отделении лежала-то, милая?

– Да понимаете, – замялась Надежда, – это не я, а свекровь. Ей года три назад тут операцию делали, на хирургии… а теперь у нее возникли осложнения, и она хотела бы проконсультироваться у того доктора… А фамилию-то его и забыла, старость все-таки, склероз… Вот и послала меня – иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. – Надежда постаралась, чтобы в голосе у нее прозвучало побольше раздражения.

Конечно, нехорошо было делать покойную дворничиху Евдокию то близкой приятельницей, то свекровью, но ей-то уже все равно. Кстати, и обе Надеждины свекрови, и от первого, и от второго мужей уже умерли, так что спокойно можно было придумывать им несуществующие болезни, не боясь сглазить. И была еще вторая причина, по которой она сослалась на свекровь, а не на мать или тетку. Если дочка ухаживает за матерью в больнице, то уж наверняка знает и фамилию доктора, и всех сестричек по именам. А невестке вовсе не обязательно навещать свекровь каждый день и знать все подробности.

– Так от этой, – старуха-уборщица кивнула на «справочную», – Раисы-то, ты в жисть ничего не добьешься, только нервы себе перепортишь. А я здесь давно работаю, так всех докторов помню, у меня-то склероза нету, не то что у твоей свекрови! – хвастливо продолжала старуха. – На хирургии, говоришь? А доктор старый или молодой? Какой из себя-то?

– Свекровь говорила – немолодой, роста небольшого, худой вроде… Так еще головой поводит… как будто ему что-то мешает или шею воротником трет…

– Так это точно Арсений Петрович! – расцвела старуха. – Точно, он все время так голову поворачивал!

– Арсений Петрович? – переспросила Надежда.

Она сама не верила в свою удачу – описала врача, опираясь на ненадежное свидетельство Зинаиды Павловны, и, как выяснилось, попала в точку.

– А как его фамилия?

– Фамилия? Фамилия… Вот ведь, сказала, что нет у меня склероза, а тут и он, родимый… Ну не могу вспомнить… Что-то такое вроде бы на «Тр»…

– Трубников? – наугад предположила Надежда. – Трефилов?

– Да нет, милая, не так. Вот не могу вспомнить – и все! А ты сходи-ка на отделение, на хирургию, там Олимпиада Самсоновна работает, она уж, почитай, лет сорок там… еще когда эта больница у Гренадерского моста была. Так она тебе точно скажет, как Арсения Петровича фамилия была.

– А сам-то он уже не работает?

– Боюсь соврать, но вроде бы он на пенсии.

– Спасибо вам, бабушка, – поблагодарила Надежда.

После ее ухода полная блондинка выглянула из окошечка «справочной» и поманила к себе старуху-уборщицу.

– Устиновна, что вам эта баба говорила?

– А тебе что за дело? – проворчала старуха. – Сидишь тут, только людей облаиваешь, не можешь толком ответить.

– Ну правда, скажите, – тянула блондинка.

– Да зачем тебе? Отвечала бы сама, так все бы знала.

– Да вы зайдите ко мне, – суетилась блондинка, – вот конфет шоколадных хотите?

Старуха дала себя уговорить, зашла в «справочную» и съела четыре шоколадные конфеты с мягкой начинкой, поведав заинтересованной блондинке, что посетительница искала всего лишь доктора из хирургии, такой, шеей все время поводит, но она, старуха, фамилию его не вспомнила, а направила женщину к Олимпиаде Самсоновне.

Блондинка выпроводила уборщицу, подарив ей оставшиеся полкоробки конфет, чему та несказанно удивилась. После ее ухода блондинка закрыла окошечко и сняла трубку телефона. Произнеся несколько слов, она послушала ответ, кивнула, повесила на окно табличку «Перерыв пятнадцать минут», закрыла «справочную» и торопливо проскочила через холл к двери во двор больницы, наспех накинув пальто.

Капитан Гусев всегда считал Новый год самым лучшим праздником, но в этот день он убедился, что так же считает и весь народ.

«Странное дело, – думал Сергей, – раньше при Советской власти и на седьмое ноября, и на первое мая иногда выпадало аж четыре выходных, а в Новый год всего один, максимум два дня, а все равно – все считали Новый год настоящим праздником, а эти, революционные – ерундой».

А уж теперь-то Новый год стал действительно самым главным праздником в году. Это выражалось в том, что праздновать начали уже за три дня. То есть во всех учреждениях царила приподнятая атмосфера, не то чтобы работать, а даже получить ответ на простейший вопрос Сергею удавалось с трудом.

С утра он решил направиться в больницу при Академии наук, потому что проспект Мориса Тореза проходил неподалеку от его дома. Там его долго и с пристрастием допрашивали, для чего ему нужно в архив, но удостоверение капитана полиции все же сыграло свою роль, и Сергея проводили в подвал, где располагалось помещение архива. Там за письменным столом рядом с обогревателем коротала время настоящая архивная крыса, женщиной ее назвать язык не повернулся бы. Остренький носик с криво сидящими на нем очками в металлической оправе, маленькие, близко посаженные глазки, к тому же она была завернута в старый пуховый платок, из которого вылез весь пух. Платок был светло-серого, то есть нежно-крысиного цвета. Однако Сергей сделал над собой усилие и изобразил на лице приветливую улыбку, после чего приступил к изложению цели своего визита, стараясь не скашивать глаза под стул, где, как ему казалось, должен был торчать длинный хвост его собеседницы. Выслушав его в полном молчании, «крыса» покачала головой, потом надолго задумалась, шевеля при этом губами, после чего поднялась с места, что-то сделала руками сзади – просто подхватила сползающий платок, а Сергею показалось, что подобрала хвост, – и кивком пригласила следовать за собой. Они прошли по длинному коридору, уставленному высокими архивными стойками, после чего «крыса» опять-таки кивком приказала Сергею лезть наверх, используя при этом стремянку. Все было на месте – папка за 1994 год, хирургические операции по удалению желчного пузыря.