Шафрановые врата - Линда Холман

Я оставила свои рисунки, зашла в ванную и стала изучать себя в запачканном зеркале над раковиной. Кожа моего лица, обычно темного цвета, имела пепельный отлив, а губы были странного розовато-лилового цвета, что лишь подчеркивало темные круги под глазами. На висках волосы стали тусклыми. Не так драматично, как седина, но казалось, что обычно богатый черный блеск моих волос начал увядать. Неужели это произошло давно? А может, я просто не обращала на это внимания? А что я видела в своих глазах? Ничего! Их цвет потускнел, и в них не было ничего необычного. Загадочные — так когда-то сказал о них Этьен. «Твои глаза загадочные, Сидония, — сказал он. — Загадочные, словно ты ускользаешь, как легкая дымка».

Неужели я придумала, что он когда-то говорил мне это?

— И что теперь? — вслух произнесла я, и у меня за спиной послышался осторожный шорох.

Я обернулась: Синнабар пришла вслед за мной и стояла на пороге. Она смотрела на меня, как бы спрашивая: «Ты еще не успокоилась? Ты не можешь посидеть на одном месте, чтобы я могла отдохнуть?»

Я подошла к окну в гостиной. За оконным стеклом были только темнота и тихое настойчивое постукивание липовой ветки. Этой ночью постукивание было совсем не похоже на танцевальный ритм, как мне когда-то казалось; этой ночью это был отсчет времени костлявым пальцем по плечу. Я устала от своей собственной предсказуемости и ограниченности.

Снова я увидела свое отражение, на этот раз в оконном стекле, мрачное и неотчетливое, будто я была призраком самой себя.

Я подняла с дивана, куда бросила вчера, свою сумочку и отнесла в кухню. Там я вытряхнула все, что принесла домой из квартиры Этьена: его очки, пузырек с таблетками и письмо. Разложила это все на столе перед собой и, сев, уставилась на эти предметы. Я прочла письмо уже три раза, не было надобности читать его снова, потому что к тому времени я знала все слова наизусть.

Я посмотрела на пузырек с таблетками, потом поднялась и, подойдя к книжному шкафу в гостиной, вытащила оттуда толстый медицинский справочник и атлас. Я принесла их в кухню и открыла справочник на алфавитном указателе. Вот он, этот оксазолидинедион.

Это было лекарство от неврологической патологии, и назначалось оно, чтобы предотвратить приступы эпилепсии и спазмы при параличе.

Но, конечно же, Этьен не был эпилептиком. У него никогда не было припадков в то время, когда я была с ним. И у него не было признаков паралича. Иногда он был немного неловким, задевал мебель или спотыкался о край ковра. Я вспомнила, как наблюдала за ним, когда он разрезал курицу, приготовленную мной на обед, и как вдруг нож в его руке как бы вывернулся набок. Этьен выронил его и уставился, как на незнакомый предмет, затем отвернулся от меня, подошел к мойке и долго мыл руки. Тогда я не задумывалась ни о чем таком, но сейчас вспомнила, как эти, казалось бы, незначительные промахи огорчали его и как он из-за них раздражался, что было для него нехарактерно, бормотал себе что-то под нос и отмахивался от моих вопросов.

Я не знала, что и думать. Если бы Этьен был болен, я бы знала об этом. Так ведь? Я взяла очки и снова несколько раз провела по ним пальцами. Потом положила их и опять взяла в руки письмо.

Эта женщина, его сестра Манон, имела отношение к тайне, тайне, которую Этьен почему-то не мог открыть мне. Вот почему он уехал. Но он не понимал, что я могу принять все, что бы он мне ни сказал. Он должен знать это. Он должен знать, что я люблю его настолько, что меня не волнует его прошлое. Что наше будущее очистит его от всех напастей.

Но найти его… Единственная ниточка, что была у меня, — это имя его сестры — женщины, о которой он никогда не упоминал, — и город, где она живет. Где Этьен вырос. Я поеду туда. Я найду его в Марракеше и скажу ему это.

Можно ли этот поступок назвать спонтанным и глупым? Да. Поступала ли я когда-нибудь так импульсивно? Да, когда позволила Этьену войти в мой дом и пустила в свою постель. В свою жизнь. Я была женщиной, которая заблаговременно и с осторожностью продумывала все свои действия. Мое прошлое казалось мне на удивление далеким, как будто я была героиней романа и отложила книгу, прочитав до средины, так как эта героиня не вызывала у меня больше интереса.

Но, возможно, намного важнее было подумать о той женщине, какой я была теперь, женщине, которая поступала, руководствуясь чувствами, слушая свое сердце. Раньше я думала о своем сердце как об округлом, вяло бившемся органе темно-бурого цвета. Но когда появился Этьен, за короткое время оно превратилось в богатую вазу с ярко-красными цветами, оно пульсировало с дикой энергией.

Я боялась, что, если не узнаю, что произошло с Этьеном, мое сердце станет таким же, каким оно было, снова превратится в орган, такой же спокойный и нетребовательный, как предметы на моих акварелях.

Но самым важным было то, что существовало еще одно бьющееся сердце — такое крошечное!

— Я еду за границу, миссис Барлоу, — сообщила я, зайдя в их кухню. — Я еду… — Я замолчала. Мне не хотелось говорить: «…искать доктора Дювергера, вернее, попытаться найти его». Будет слишком трудно объяснить ей, почему я точно знаю, что он хочет быть со мной. Мне нужно сказать ему, что все хорошо. Я буду любить его несмотря ни на что. — Я еду за границу, — запинаясь, повторила я.

— За границу? — переспросила миссис Барлоу, приподнимая брови. — Как ты это сделаешь?

Я нервно сглотнула. Прошло уже больше недели с тех пор, как я приняла решение, и все это время я планировала свою поездку и предпринимала кое-что. Я уже сделала все необходимое, чтобы получить паспорт. Отнесла в банк пачку банкнот, полученных от продажи «Силвер Госта», и поменяла большую часть из них на франки. Сняла с банковского счета почти все, кроме нескольких долларов, и сходила в туристическое агентство на Дрейк-стрит, где купила билет на теплоход, отплывающий из Нью-Йорка в Марсель через две недели. К тому времени у меня уже будет паспорт. Еще купила два чемодана.

— Все устроено, — сказала я.

— А когда ты вернешься?

— Я еще не знаю, — ответила я. — Но не могли бы вы и мистер Барлоу присмотреть за домом, пока меня не будет? И за Синнабар. Не могли бы вы позаботиться о Синнабар?

Миссис Барлоу невольно сжала губы.

— Значит, так, Сидония. Ты не из тех, кто безрассудно тратит свои деньги, чтобы съездить куда-нибудь поразвлечься. Скажи мне, если я не права, но я думаю, что это связано с твоим пропавшим доктором.

Я не ответила. Просто изучала картину, изображавшую трех бекасов на рогозе, которая висела на стене над ее головой. Я подарила ее им в прошлом году.

— Потому что если ты едешь, чтобы попытаться убедить этого человека вернуться… Нельзя заставить человека сделать то, чего он не хочет, Сидония. Если он не хочет быть здесь с тобой, значит, ехать на другой конец света, чтобы убедить его вернуться, неправильно. — Ее голос был чужим, осуждающим, и говорила она громче обычного. — Не правильнее ли будет просто продолжать жить своей жизнью? Бесполезно переубеждать мужчину, который уже принял решение. Я это знаю.