Шторм на Крите - Сергей и Дина Волсини

– За начало новой жизни! Нашей с тобой жизни.

Он прикоснулся к ее бокалу, звонко чокнулся и залпом выпил свой. Юля тоже отпила немного.

– Я сейчас опьянею и упаду, – улыбнулась она, – и пропущу все самое интересное.

– Не волнуйся, мое крепкое плечо в твоем распоряжении. Он залихватски обнял ее и поцеловал.

– Сейчас я тебя покормлю. Ты еще не видела, какие здесь завтраки.

Завтраки в выходные длились дольше, до двенадцати дня, так что они успевали без спешки пойти в ресторан и поесть. Людей сегодня было больше, чем в будни, те же европейцы в костюмах, несколько больших семейств и компаний. И снова разительный контраст: степенная, хорошо одетая публика после толпы отдыхающих, снующих по ресторану в майках и плавках. Официанты в сюртуках, с гладкими прическами и накрахмаленными воротничками, совсем не походили на тех неотесанных греков, что обслуживали их раньше. Те вели себя так, будто туристы явились к ним как незваные гости и отвлекали их от важных дел своими надоедливыми просьбами принести им то одно, то другое. Здесь же официанты только и были заняты тем, чтобы как-то еще угодить гостю и сделать так, чтобы он был доволен.

Антон Ильич видел, что Юля моментально оценила эту разницу. От него не укрылся ее взгляд, брошенный на окна, искусно обрамленные шторами, на картины на стенах, на розовые подушки кресел и изогнутые подлокотники, на изящную посуду и витиеватый узор на тонком белом фарфоре. Он наблюдал, как она смотрела на все с приятным удивлением, и был этому несказанно рад. По лицу ее было видно, что ей здесь нравится все больше.

Официант, обслуживавший их, неизменно начинал с Юли и, удостоверившись, что она не желает чего-нибудь еще, переходил к Антону Ильичу. Стоило ей потянуться за салфеткой, как он уже спешил поменять салфетницу и поставить на стол новую, полную свежих. Едва она допила свой кофе и поставила чашку, он уже уносил ее со стола и спрашивал, нести ли вторую. Скользя поблизости, словно невидимая тень, он вмиг оказывался перед их столиком, едва только возникала необходимость.

– Как ты думаешь, почему здесь они так стараются? – спросила Юля. – Из-за места? Или из-за людей, которые сюда приезжают?

Антон Ильич открыл рот, чтобы ответить, но она опередила его:

– Знаю, знаю, что ты скажешь! Из-за размера чаевых, да?

Они засмеялись.

Сегодня к завтраку вышел управляющий. Он ходил от столика к столику, желал гостям доброго утра, интересовался, все ли им нравится, и приглашал на воскресный бранч с живой музыкой и блюдами от местного шеф-повара. Подошел он и к Антону Ильичу с Юлей. Они выслушали его недлинную речь, обещали подумать на счет завтрашнего бранча, а когда тот спросил, все ли их устраивает в отеле и не нужно ли им чего, Юля, не дав ему договорить, с чувством выдохнула:

– Все просто отлично! Нам у вас очень нравится!

Антон Ильич счастливо улыбался, глядя на нее. Он узнавал в ней ту Юлю, которая так ему понравилась с того самого первого вечера в кафе, и сейчас она сидела перед ним, точно как тогда, смеющаяся, сияющая, озорная.

– Спорим, когда он дойдет до тех двух англичанок, – она показала на двух немолодых дам, – они его не отпустят, пока не расскажут обо всех своих проблемах?

И правда, как только дошла очередь до англичанок и управляющий приблизился к ним со своей вежливой улыбкой и любезными поклонами, те словно того и ждали. Побросав приборы и позабыв о еде, они наперебой стали говорить ему о чем-то.

– Вы знаете, у меня слишком мягкая подушка! – пропищала Юля тоненьким голоском, передразнивая их. – А у меня в номере комар! Пришлите мне двух человек, чтобы поймать его! Нет, лучше трех, двое не справятся. И как можно скорее!

Антон Ильич засмеялся. Он узнал скрипучий голос старушки Веры Федоровны. Верно, Юля была сыта по горло ее поведением в эти дни, понял он.

Между тем англичанки говорили все громче, и им хорошо было слышно, как одна спросила управляющего:

– Вы говорите, это будет на веранде? – она тыкала пальцем куда-то наверх. – Там, вероятно, будет ветрено? Я не замерзну в этом платье? Как вы думаете? Мне надеть что-нибудь потеплее?

Юля расхохоталась. Антон Ильич тоже.

Он смотрел на нее, и страшно было подумать, что она могла не приехать с ним сюда и что он не увидел бы ее больше. Как он жил без нее эти три дня? Как бы он уехал сегодня без нее? Что бы с ним стало? Он вдруг понял, что тосковал по ней все эти дни и что теперь, глядя на нее, такую родную ему и бесконечно любимую, он, кажется, уже не представлял своей жизни без нее. Сердце у него в волнении сжималось от этой мысли и от смутного осознания того, что сейчас, в эти минуты, жизнь его меняется и, возможно, никогда уже не будет прежней. И боязно ему было от этого, и хорошо на душе. Он не гнал от себя эти мысли, и в то же время не хотел вникать сейчас в них и обдумывать, что же они в сущности означают, как будто боялся признать и обличить словами их истинный смысл. Он будто играл с самим собой и делал вид, что не догадывается, как важно и как серьезно все то, что происходит с ним сейчас, как неумолимо меняется что-то в его судьбе, как вот-вот безвозвратно откатится от него его прошлая жизнь и начнется новая, совсем другая. Нет, нет, не стоит преувеличивать, все это мне только показалось, говорил он сам себе и сам же понимал, что нет, не показалось. И от этого снова щекотно сжималось сердце, и волна каких-то неясных предчувствий обдавала жаром и пронизывала его всего, от макушки и до самых пят.

Только они поднялись в номер, как он, разгоряченный этими мыслями, обхватил Юлю и прижал ее себе. Голова у него закружилась, когда он коснулся ее губ. Она ответила на поцелуй, ее руки ласково обняли его затылок и заскользили по его спине. Сердце его стучало и выпрыгивало из груди. Как долго он ждал этой минуты! Как мог он согласиться на то, чтобы уехать без нее? И быть здесь без нее? Горячая волна поднялась в нем, и все смешалось в груди – и громкое, бьющее через край счастье, и блаженство от этой победы, и желание показать Юле, как он счастлив с ней и как готов сделать для нее все, отдать всего себя вместе с этим переполняющим его счастьем, только бы она узнала, поняла, что испытывал он рядом с ней.

Он снова забыл, где он, что здесь делает и куда собирался идти. Голова у него шла кругом, сердце гремело и колотилось. В пылу он не заметил, как они очутились в комнате, не помнил, почему лежали на полу, а не в кровати. Ничего больше не имело значения. Ничего, кроме Юли…

Сбылась моя мечта, думал он, когда они потом лежали на постели. Ветер с моря заходил в комнату, его тихое дуновенье касалось их обнаженных тел и таяло на коже. Юля вытянулась на животе и смотрела на порт через открытые двери балкона. Словно услышав его мысли, она обернулась.

– Я так соскучился по тебе, – сказал Антон Ильич.

Она посмотрела на него своим озорным взглядом, перекатилась на постели и прижалась к нему щекой:

– Я тоже.

Они вышли из номера, когда часы показывали начало третьего. Можно было уже отправляться на обед, но Антон Ильич настоял на том, чтобы сначала пойти и купить билеты. Он твердо намеревался сделать это сегодня, так как завтра, в воскресенье, офисы могут быть закрыты. Грек, к которому он заходил вчера, обещал быть на месте до трех, и Антон Ильич решительно повел Юлю к нему.