Время уходить - Джоди Пиколт

Через шесть часов стадо покинуло тело. Но почти сразу вслед за этим появился другой слон. Я сперва подумала, что это какой-то отбившийся от остальных член семьи Ммаабо, но затем узнала треугольную зазубрину на левом ухе и пятнистые ступни Сетуньи, матриараха другого, менее многочисленного стада. Сетунья и Ммаабо не состояли в родстве, однако, приближаясь к трупу, Сетунья притихла и стала двигаться мягче. Она повесила голову, опустила уши, прикоснулась хоботом к телу Ммаабо. Потом Сетунья приподняла левую ногу и подержала ее над трупом слонихи, переступила через него, так что ее передние ноги оказались с одной стороны, а задние – с другой, и принялась раскачиваться взад-вперед. Я засекла время: это продолжалось шесть минут. Движения слонихи напоминали танец без музыки. Этакая безмолвная панихида.

Что это означало? Почему на слониху, не бывшую в родстве с Ммаабо, гибель последней оказала столь сильное воздействие?

Прошло два месяца с момента смерти Кеноси, молодого слона, попавшего в силок; два месяца с тех пор, как я официально сузила поле своего исследования. В то время как мои коллеги, работавшие в заповеднике, изучали пути миграции слонов в области Тули-Блок и влияние этих миграций на экосистему, воздействие засух на численность рождающихся слонят, муст и сезонные особенности поведения слонов, предметом моего научного внимания стали эмоции. Их невозможно измерить количественно и отследить с помощью приборов, да и в генетическом коде это тоже не отображено. Не важно, сколько раз я фиксировала ситуации, когда слоны трогали черепа других слонов или возвращались на то место, где умер член их стада, стоило мне интерпретировать это поведение как выражение печали, и я заходила за черту, которую не должен переступать ни один ученый-зоолог. Я приписывала наличие эмоций кому-то еще, помимо людей.

Если бы меня попросили высказаться в защиту своей работы, я бы сформулировала это следующим образом: чем сложнее предмет изучения, тем более серьезно и ответственно должна подходить к нему наука. Математика или химия описывают простые вещи – закрытые модели, предполагающие однозначные ответы. Для понимания поведения – человеческого или слоновьего – необходимы комплексные системы, вот почему и научные подходы, стоящие за такими исследованиями, должны быть значительно более разветвленными.

Но никто ни о чем таком меня никогда не спрашивал. Думаю, Грант, мой босс, считает это увлечение временным явлением и не сомневается: рано или поздно я вернусь к настоящей науке.

Я и прежде видела, как умирают слоны, но смерть Ммаабо стала первой с тех пор, как я сменила фокус исследования. Мне хотелось зафиксировать все до последней мелочи, важно было удостовериться, что я не упустила, посчитав незначительной подробностью, ни одной мелкой детали, которую впоследствии могла бы расценить как критически важную для понимания феномена слоновьей скорби. А потому я жертвовала сном и оставалась на своем наблюдательном посту: отмечала, какие слоны приходили на место смерти матриарха, идентифицируя их по бивням, волоскам на хвостах, отметинам на телах, а иногда даже по расположению сосудов на ушах, которые составляют рисунок столь же уникальный, как и отпечатки пальцев у людей. Я записывала, сколько времени слоны прикасались к Ммаабо и к каким именно местам, когда они покидали тело и возвращались ли к нему снова. Не упустила из виду и других животных – антилопу импалу и одного жирафа, которые проходили поблизости, не зная о том, что здесь встретила смерть предводительница слоновьего стада. Но больше всего меня интересовало, вернется ли к телу матери Оналенна.

И она пришла, примерно десять часов спустя. Сгустились сумерки. Ее соплеменники находились в отдалении. Слониха тихо стояла рядом с трупом матери, пока на землю не упала ночь, внезапная, как нож гильотины. Оналенна то и дело подавала голос, словно бы нуждалась в общении с сестрами и напоминала им, что она все еще здесь; ей отвечали с северо-востока.

Целый час Оналенна не двигалась; наверное, поэтому я так испугалась, когда, рассекая лучами фар тьму, появился «лендровер». Слониха тоже вздрогнула от неожиданности и попятилась от мертвой матери, грозно хлопая ушами.

– Вот ты где, – сказала Анья, подъезжая ближе; она тоже была специалистом по слонам, изучала влияние браконьерства на пути миграции животных. – Ты не отвечала на запросы по рации.

– Я отключила звук. Не хотела беспокоить ее, – ответила я, кивая в сторону встревоженной слонихи.

– Ясно. Слушай, там Грант тебя разыскивает, ты зачем-то ему понадобилась.

– Сейчас?

Мой начальник, мягко говоря, не пришел в восторг, когда я решила переключиться на изучение слоновьей печали. Он со мной почти не разговаривал, практически не замечал. Неужели вдруг сменил гнев на милость?

Анья посмотрела на тело Ммаабо:

– Когда это случилось?

– Почти сутки назад.

– Ты уже сказала рейнджерам?

Я покачала головой. Конечно, сказать придется: они придут и отрубят Ммаабо бивни, чтобы у браконьеров не было охоты сюда соваться. Но я подумала, что стаду нужно дать время на оплакивание матриарха.

– Что передать Гранту? Когда тебя ждать? – спросила Анья.

– Скоро, – ответила я.

Машина скрылась за кустами и вскоре превратилась в булавочную головку света, светлячком мерцавшую в чернильной темноте. Оналенна запыхтела и сунула хобот в рот матери.

Не успела я записать это в дневник, как рядом с Ммаабо появилась гиена. Луч фонарика, которым я освещала сцену, выхватил раскрытую пасть с ярко-белыми резцами. Оналенна затрубила и махнула хоботом в сторону незваной гостьи. Но та стояла слишком далеко, и, казалось бы, слониха не могла причинить ей никакого вреда. Однако у африканских слонов есть в запасе примерно фут хобота, который может раскрыться, как гармошка, и ударить, когда вы меньше всего этого ждете. Оналенна так поддала гиене, что хищница с визгом отлетела от трупа Ммаабо.

Слониха повернула ко мне массивную голову. Из ее височных желез темными полосами сочился маслянистый секрет.

– Тебе придется ее отпустить, – громко сказала я, не вполне уверенная в том, кого из нас двоих пытаюсь убедить.

Проснулась я резко, почувствовав на лице брызги утреннего света. Первой мыслью было: «Грант меня убьет». Второй: «Оналенна ушла». Вместо нее у тела Ммаабо копошились две львицы, они раздирали зад слонихи. А наверху, выписывая в воздухе восьмерки, кружил гриф, ожидавший своей очереди.

В лагерь возвращаться не было никакой охоты. Я предпочла бы сидеть рядом с Ммаабо и наблюдать, не придет ли еще кто-нибудь из слонов отдать ей последние почести.

Мне хотелось найти Оналенну и выяснить, что она сейчас делает, как ведет себя ее стадо, кто стал новым матриархом?

Хорошо бы узнать, смогла ли она перекрыть поток скорби, как водопроводный кран, или продолжает печалиться об утрате матери? Сколько времени нужно слонихе, чтобы скорбное чувство исчезло?

Было совершенно ясно, что Грант решил наказать меня.