Время уходить - Джоди Пиколт

Однажды ночью Гита начала раскачиваться взад-вперед, сидя в постели, и повторять: «Меня ударит молнией. Меня ударит молнией».

Была ясная летняя ночь, но девушка упорно твердила одно и то же. Так продолжалось в течение часа, а потом и правда разразилась гроза. Гита подняла крик и стала раздирать себе кожу. Пришла медсестра, попыталась ее успокоить. «Дорогая, – сказала она, – гроза на улице, а ты находишься в помещении. Здесь тебе ничто не угрожает».

Гита повернулась к ней и прошептала: «Вы ничего не знаете». И глаза у нее при этом были как у абсолютно нормального человека.

Прогремел очередной раскат грома. И вдруг оконное стекло разлетелось вдребезги, и в палату неоновой дугой влетела молния. Она прожгла ковер и дыру величиной с кулак на постели рядом с Гитой, а та начала раскачиваться сильнее и бормотать: «Я же говорила, что меня ударит молнией. Я же говорила, что меня ударит молнией».

К чему я рассказала эту историю? Да к тому, что люди, которых мы считаем безумцами, на самом деле могут оказаться гораздо более здравомыслящими, чем вы или я.

– Отец нам ничем не поможет, – упирается Дженна. – Не стоит тратить на это время.

И вновь мои провидческие навыки срабатывают: я замечаю, что она отводит взгляд и начинает кусать ноготь на большом пальце. Девочка тоже лжет. Почему?

– Дженна, не могла бы ты сбегать к машине и принести мне солнечные очки? – прошу я.

Она с довольным видом встает – у нее появился повод уклониться от неприятного разговора.

– Ну вот что. – Я дожидаюсь, пока Верджил не встретится со мной взглядом. – Не знаю, что ты затеял, но я тебе ни на грош не верю.

– Превосходно. Значит, мы относимся друг к другу одинаково.

– Давай колись, что задумал.

Верджил медлит с ответом, явно прикидывая, стоит ли мне доверять.

– В ночь, когда нашли тело смотрительницы заповедника, Томас Меткалф нервничал, он был весь какой-то дерганый. Разумеется, все дело могло быть в исчезновении жены и дочери. Об этом тогда уже стало известно. Но не исключено, что он нервничал по другой причине, поскольку был виноват в смерти той женщины.

Я откидываюсь назад и складываю на груди руки:

– Ты подозреваешь Томаса. Ты подозреваешь Элис. Сдается мне, по-твоему, виноваты все, кроме тебя. А не ты ли составил официальное заключение о том, что трагедия в заповеднике была несчастным случаем?

Верджил смотрит мне в глаза:

– По некоторым сведениям, Томас Меткалф плохо обращался со своей женой.

– Это, черт возьми, веская причина для побега, – размышляю я вслух. – Значит, ты хочешь повидаться с ним и посмотреть на его реакцию? – Верджил пожимает плечами, из чего я заключаю, что не ошиблась. – А ты не задумывался, как это повлияет на Дженну? Она уже и так считает, что мать бросила ее. И теперь ты собираешься окончательно разбить бедняжке сердце, показав, что и ее отец тоже порядочный ублюдок?

Сыщик ерзает на месте:

– Надо было хорошенько подумать, прежде чем нанимать меня.

– Ну ты и козел.

– Ничего личного, просто бизнес. Каждый зарабатывает, как умеет.

– Хватит уже мне зубы заговаривать! Нам обоим ясно, что на этом деле ты не обогатишься. Тогда чего ты добиваешься?

– Хочу узнать правду.

– Ради Дженны? – спрашиваю я. – Или ради себя самого, потому что десять лет назад тебе было лень расследовать это дело, а теперь совесть замучила?

У него на щеке дергается мускул. Какое-то мгновение я думаю, что переступила черту, сейчас Верджил встанет и уйдет. Но тут возвращается Дженна.

– Очков там нет, – говорит она, продолжая сжимать в кулаке висящий на шее камушек.

Я знаю, некоторые неврологи считают, что у детей-аутистов в клетках головного мозга избыток синапсов и они передают импульсы с такой частотой, что от этого возникает гиперактивность сознания; вот почему ребятишки с расстройствами аутистического спектра раскачиваются или совершают какие-то иные повторяющиеся действия – это помогает им сосредоточиться и защищает от бомбардировки всеми органами чувств одновременно. Думаю, ясновидение не сильно отличается в этом смысле от аутизма. И ни то ни другое не является психическим заболеванием. Однажды я спросила Гиту о ее воображаемых друзьях. «Воображаемых?» – повторила она и посмотрела на меня как на сумасшедшую, которая не замечает очевидных вещей. И тут я поняла, о чем она говорит, потому что и сама попадала в такие ситуации. Если вы замечаете человека, беседующего с кем-то, кого вы сами не видите, он может оказаться обычным психом. Однако не исключено, что это экстрасенс.

Вот еще одна причина, почему я не хочу встречаться с Томасом Меткалфом в психиатрической клинике: там можно столкнуться с пациентами, которые не в состоянии контролировать свой природный Дар – тот, что сама я утратила и теперь готова пойти на все, лишь бы только его вернуть.

– Ты знаешь, как доехать до больницы? – спрашивает у Дженны Верджил.

– Вообще-то, идея навестить моего отца не слишком удачная, – упорствует девочка. – Он плохо реагирует на незнакомых людей.

– Ты вроде говорила, будто иногда он и тебя не узнает. Так давайте скажем, что якобы мы его старые друзья, про которых он просто-напросто забыл?

Вижу, Дженна силится совладать с логикой Верджила, решая про себя, защищать ей отца или попытаться извлечь выгоду из его слабости.

– Верджил прав, – говорю я.

Обоих мое заявление сильно удивляет.

– Вы с ним согласны? – не может поверить Дженна.

– Да, – киваю я. – Если твой отец добавит что-нибудь к истории исчезновения матери, это может подтолкнуть нас в правильном направлении.

– Так что все зависит от тебя, – провокационно заявляет Верджил.

Дженна выдерживает паузу, но наконец выдает:

– Честно говоря, он всегда только о маме и болтает: как они встретились, какой она была в тот момент, когда папа понял, что хочет на ней жениться. – Девочка закусывает губу. – Я возражала против того, чтобы вы поехали в клинику, потому что не хочу делиться этим с вами. Вообще ни с кем не хочу делиться. Это единственная ниточка, которая связывает меня с отцом. Он один тоскует по маме так же, как и я.

Когда получаешь звонок от Вселенной, его нельзя перевести в режим ожидания. Вот почему я продолжаю виться вокруг этой девочки, неизменно возвращаясь к ней. Либо так действует на меня притяжение ее гравитационного поля, либо она – та сточная канава, в которой мне предначертано захлебнуться.

Я широко улыбаюсь и говорю:

– Ах, дорогая, я сама не своя до красивых любовных историй.

Умерла Ммаабо, самка-матриарх.

Вчера вечером Ммаабо пробралась вглубь стада, двигаясь с трудом, рывками, а потом опустилась на колени и повалилась на землю. Я не прерывала наблюдения тридцать шесть часов. Заметила, как Оналенна, дочь и ближайшая подруга Ммаабо, пыталась поднять мать бивнями, и ей даже удалось поставить слониху на ноги, но после этого матриарх снова упала и больше уже не вставала. Мать в последний раз протянула хобот к дочери, после чего он лентой распластался на земле. Оналенна и другие члены стада печально затрубили и, теснясь вокруг мертвой Ммаабо, снова попытались поднять свою предводительницу хоботами.