Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка - Стивен Бирмингем

лакеев и дворецких в гостиную, где сидел сам барон. Была суббота, и барон, поднявшись с кресла, жестко сказал: «Я лучший еврей, чем ты. Вы по субботам ходите по делам. А я нет. Мой кабинет закрыт». Это было увольнение, это было оскорбление, но Исаак быстро оглядел комнату и увидел, что стол барона завален финансовыми документами. Исаак сказал: «Барон, я думаю, что по субботам вы ведете в этой комнате больше дел, чем я веду за всю неделю в своем офисе». Барон на мгновение растерялся. Затем его губы изогнулись вверх. В тот вечер Исаак написал домой Джозефу: «Старый Ротшильд может быть очень милым человеком, когда захочет».

Теперь, когда Исаак растопил лед в отношениях с Ротшильдами, Джозеф написал трехстраничное письмо, в котором элегантно, почти угодливо похвалил Ротшильдов, добавив к этому указание Исааку: «Пусть барон прочтет». В письме говорилось следующее: «Пожалуйста, передайте барону, что для нас большая честь участвовать вместе с его великим домом в переговорах по 5%-ным американским облигациям; что мы никогда не скрывали от президента и секретаря, что дом Ротшильдов (успешно справляющийся со всеми своими делами) обязательно обеспечит хороший рынок для американских 5%-ных облигаций. Мы были вполне удовлетворены тем, что оставили единоличное управление в Лондоне господам Ротшильдам». Джозеф продолжил обхаживать Ротшильдов, назвав важные американские связи Селигмана еще по нескольким линиям, и завершил письмо сдержанным предложением о продаже будущего бизнеса Ротшильдов, выразив уверенность, что «барон согласится с нами в том, что наше сотрудничество и совместное управление в Нью-Йорке будет иметь значительные преимущества для синдиката». Через все письмо красной нитью проходила тема: «Насколько приятнее, дорогой барон, будет работать с нами в Нью-Йорке, чем с Августом Бельмонтом, который такой бедный еврей».

Но лучше всего истинные чувства Джозефа выразились в записке Исааку, в которой он язвительно заметил: «Я понимаю, как трудно иметь дело с такими кошельковыми и надменными людьми, как Ротшильды, и если бы не тот факт, что для нас большая честь публиковаться вместе с ними, я не стал бы иметь никакого отношения к займу». И все же Джозеф добавил: «Разбив лед, я желаю Вам развивать эту связь».

Были и другие компенсации. Джозеф мог с понятным удовольствием писать: «Morgan-J. P. из Drexel, Morgan — очень горько и ревниво выражается по поводу того, что мы получили заем».

Затем, осенью 1874 года, барон Ротшильд вызвал к себе в кабинет Исаака Селигмана, чтобы сообщить ему новость. На продажу должны были быть выставлены облигации США на сумму около 55 млн. долларов, причем, по мнению барона, за выпуск облигаций могла бы стоять комбинация трех домов — дома Ротшильдов, дома Морганов и дома Селигмана. Впервые Август Бельмонт будет выступать в качестве агента как Ротшильдов, так и J. & W. Seligman & Company. Само собой разумеется, Айзек согласился. Теперь Селигманы участвовали в самой мощной финансовой комбинации в истории банковского дела.

Наконец-то селигманы смогли считать себя равными Ротшильдам. Более того, альянс Селигман-Бельмонт-Морган-Ротшильд оказался настолько успешным, что к концу десятилетия на Уолл-стрит стали раздаваться жалобы на то, что «банкиры из Лондона и Германии» обладают монополией на продажу американских облигаций в Европе, что, собственно, и было сделано. Селигманов стали называть «американскими Ротшильдами», а Джозеф, начав верить в собственный великолепный миф, дошел до того, что предложил посвятить своего брата Исаака в рыцари[21].

В Париже любитель вечеринок Уильям Селигман, весивший теперь более 250 фунтов, пользовался успехом в обществе и встречался, как он писал домой Джозефу, со «всеми вельможами». Если раньше Джозеф не одобрял легкомысленные увлечения Уильяма, то теперь он их одобрял. Его прежние угрозы о дезертирстве были прощены, и Джозеф написал Уильяму, уверяя его в важности завязанных им контактов и призывая его встречаться с новыми знатными людьми. Джозеф написал Ричарду К. Маккормику, генеральному комиссару США, с просьбой: «При заполнении должностей комиссаров в Париже, пожалуйста, не забудьте назначить мистера Уильяма Селигмана, разумеется, почетным комиссаром, без оплаты, поскольку брат Уильям возглавляет крупный американский банкирский дом в Париже и развлекает всех приятных американцев». Джозеф стал наставлять других братьев, чтобы они культивировали ротшильдовскую элегантность и величие.

У одних это получалось лучше, чем у других. На одном из больших приемов во Франкфурте Генри Селигман оказался на противоположной стороне зала от барона Вильгельма фон Ротшильда из франкфуртского филиала. Один из друзей шепнул Генри: «Это барон фон Ротшильд. Не хочешь ли ты с ним познакомиться?». «Конечно», — сказал Генри. «Приведи его сюда». Друг поспешил через комнату к барону и сказал: «Господин Генри Селигман здесь и хотел бы с вами познакомиться». «И я бы очень хотел с ним познакомиться», — ответил барон. «Приведите его сюда». Ни один из них не переступил порог комнаты. Они так и не встретились.

В Лондоне Исаак понял простое правило ротшильдовского протокола. Именно он должен был всегда посещать офис Ротшильдов в Нью-Корте. Барон никогда не соизволил бы посетить его, а Исаак не имел бы наглости просить его об этом.

Но в Нью-Йорке союз Селигмана и Ротшильда мало способствовал продвижению Селигманов по пути ассимиляции. На исходе десятилетия все чаще стали появляться мрачные слухи о «международном заговоре» еврейских банкиров с целью завладеть мировыми деньгами. Эти разговоры все еще звучали, но потребовался всего лишь один любопытный и печальный эпизод, который мог быть не более чем бурей в чайнике, чтобы эти чувства вырвались на поверхность общественного сознания.

18. ДЕЛО СЕЛИГМАНА-ХИЛТОНА

Александр Т. Стюарт не был незнаком с Джозефом Селигманом. Стюарт управлял компанией A. T. Stewart & Company на Девятой улице, крупнейшим розничным магазином в Нью-Йорке. Вместе с оптовой торговлей в Чикаго «Стюарт и компания» была крупнейшим магазином в стране.

Когда в 1871 г. была организована Нью-Йоркская железнодорожная компания, планировавшая построить первую в городе надземную железную дорогу, Джозеф и Стюарт вошли в совет директоров, наряду с Леви П. Мортоном, Джеймсом Ланье, Чарльзом Л. Тиффани, Августом Белмонтом и Джоном Джейкобом Астором. Президентом линии стал нью-йоркский политик, судья Генри Хилтон. Главным отличием судьи Хилтона было то, что он был другом и политическим закадычным другом г-на Стюарта, а также членом «твидового кольца».

Несмотря на связь с директором, отношения между Джозефом и г-ном Стюартом не были уютными. Стюарт также был другом президента Гранта, и когда Грант предложил пост в казначействе Джозефу Селигману и получил отказ, он предложил его Стюарту, который согласился. Однако дружба Стюарта с судьей Хилтоном и твидской группировкой нажила ему немало влиятельных