Хейсар - Василий Горъ

«Вручить клинок Тарвазу Каменной Длани или кому‑то из его женатых сыновей я не могу, так как не принадлежу к их роду… Отца или брата у меня нет… Дед? Он далеко, значит, попытку перенести ритуал сочтут завуалированным отказом…»

Нож вдруг показался мне неподъемным, и я, перехватив его поудобнее, уставилась на шею косули. В ту точку, куда должен был вонзиться клинок.

«Может, все‑таки ударить самой?»

Увы, это был не выход — согласно обычаям хейсаров, жизнь жертвенного животного могла прервать только мужская рука. В противном случае из «дарующей жизнь» — будущей жены и матери — я превращалась в «жизнь забирающую». То есть в гейри. И тем самым посвящала себя служению Бастарзу.

Служить Богу — Воину я была бы не против, если бы статус этой самой гейри позволял мне выйти замуж и родить ребенка. Увы, мужем этих несчастных считался Снежный Барс, и надеяться на то, что в этом браке я смогу родить наследника лена Атерн, было по меньшей мере глупо…

…Пока я искала выход из сложившейся ситуации, в толпе, собравшейся во дворе сарти Аттарков, послышались шепотки.

На первый взгляд ничего особенного — подумаешь, кто‑то на звал меня илгиарой? Однако Тарваз Каменная Длань ощутимо напрягся. И даже положил длань на рукоять правого Волчьего Клыка.

«Унгар умен, порядочен и всегда прислушивается к тому, что я ему говорю… — холодея от ужаса, подумала я. — Из него получится хороший хозяин лена д’Атерн и отличный отец…»

Потом еще раз посмотрела в глаза Ночной Тиши, увидела, что он вспыхнул и подался вперед, представила себе прикосновение его губ и зажмурилась…

Видимо, какая‑то часть от испытываемых мною чувств все‑таки отразилась на моем лице, так как через мгновение до меня донесся торжественный рык аннара:

— Ты готова сделать выбор, илгиара?

Я открыла глаза, затравленно оглядела стоящих вокруг меня хейсаров, изо всех сил стиснула рукоять клинка и тряхнула головой:

— Да… Готова…

— Назови имя…

Унгар облизал пересохшие губы и затаил дыхание.

Итлар поежился.

Намор криво усмехнулся, опустил голову и уставился на носки своих сапог.

— Что ж… Я, баронесса Мэйнария д’Атерн… — трясясь, как осиновый лист, начала я. Потом вспомнила, как стояла на Помосте Истины, и вдруг почувствовала, что на меня снисходит СПОКОЙСТВИЕ, — передаю право выбора своему майягарду, Крому по прозвищу Меченый. Ибо я — гард’эйт. И не могу принимать решения, от которых зависит моя жизнь…

Первый день четвертой десятины первого травника.

…Ялгар по прозвищу Ослоп «сломался» на одиннадцатом алчиге — вместо того, чтобы найти прикрытую подкрашенным хлебным мякишем дыру между камнями, он с силой вогнал лезвие клинка в первую попавшуюся щель и, не удосужившись проверить, насколько хорошо держит получившаяся опора, перенес на нее весь вес своего тела. Лезвие выскользнуло из щели так, как будто было смазано жиром, и донельзя самоуверенный илгиз сорвался. Второй раз за день. И упал. Слава Бастарзу, не на камни, во множестве разбросанные вокруг развалин сарти, а на узенькую полоску земли между ними.

Негзар заскрипел зубами: здоровяк, способный гнуть подковы и рвать воловью кожу, был туп, как полено, и медлителен, как доживающий последние дни мерин…

— И этого не возьму… — не дожидаясь, пока оглушенный илгиз поднимется на ноги и вернется к стене, сказал он Юлаю. — Даже не проси…

Подсвечник, наблюдавший за Натти Занудой, только — только начавшим подъем, недовольно поморщился, качнулся с пятки на носок и вздохнул:

— Других не будет…

Лезть на стену сарти, стоящего в центре Шаргайла, с придурками, упорно не желающими понимать, что любой подозрительный звук поднимет на ноги чуть ли не всех воинов на расстоянии перестрела, было самоубийством. Поэтому Мышь, еще раз оглядев неровный строй илгизов, в сердцах сплюнул себе под ноги и решительно направился к лошадям:

— Прощай…

Юлай тут же вцепился в рукав его араллуха:

— А как же Два Изумруда?

— Трупам жены ни к чему… — стряхнув захват, криво усмехнулся хейсар. — А с твоими вояками я уже чувствую дыхание приближающейся смерти…

Подсвечник скрипнул зубами, вполголоса помянул Двуликого и мрачно буркнул себе под нос:

— Мои воины — не древесные коты! Они привыкли пользоваться мечами, а не швейными иглами…

— Мечами, говоришь? — вставив ногу в стремя, хмыкнул Мышь. — Тогда зачем тебе я? Пусть они ворвутся в сарти через ворота и зарубят всех, кто тебе не нужен!

Юлай покосился на высоченную стену полуразрушенной башни и угрюмо вздохнул:

— Были бы мы не в Шаргайле…

Губы хейсара сами собой расплылись в довольной улыбке: да, между родами хейсаров бывало всякое. Но любая попытка чужаков пролить кровь горца неизменно заканчивалась гибелью всех, кто имел к этому хоть какое‑то отношение.

— Ну и что ты лыбишься? — увидев выражение его лица, недовольно нахмурился Подсвечник. — Ты хочешь, чтобы Аютэ стала твоей? Тогда сделай так, чтобы мои воины все‑таки смогли залезть на эту проклятую Двуликим стену!!!

Негзар взлетел в седло, в последний раз посмотрел на развалины сарти, задумчиво почесал бородку и… радостно оскалился:

— Сделаю!!!

…По веревке с завязанными через каждый локоть узлами илгизы взбирались так, как будто имели крылья. Поэтому Негзар решил усложнить тренировку — надвинул на глаза хетт, подобрал с земли подходящую хворостину и полез на оу’ро.

Кого — кого, а дураков среди долинников не оказалось — сообразив, для чего ему хворостина, они мгновенно перестали вздыхать, соп еть и цепляться за стену ножнами своих мечей. А подъема после восьмого — десятого, когда Негзар решил дать им немного отдохнуть, почему‑то решили, что поймали взгляд Бастарза[154]. Причем все как один — Натти Зануда, подойдя к Мыши, радостно осклабился и хлопнул его по плечу:

— Ну вот, теперь совсем другое дело: ты залезешь по стене, прирежешь часового, сбросишь вниз веревку, дождешься, пока мы поднимемся на крышу, и откроешь нам люк, ведущий на женскую половину…

Судя по глумливой ухмылке, появившейся на лицах большинства воинов, они рассчитывали, что после захвата женской половины сарти получат возможность ссильничать кого‑нибудь из ее обитателей!

Негзара, представившего себе, чем это может закончиться для него и Аютэ, тут же затрясло от ярости. Он развернулся к Юлаю, лежащему на траве и бездумно глядящему в небо, и зашипел:

— Слышь, Подсвечник, мне кажется, что твои люди не понимают, КУДА и ЗАЧЕМ мы собираемся залезть!