Кто такой Лу Шортино? - Оттавио Каппеллани

– Слушай, а где миндальные пирожные? – Тони подозрительно прищурился.

– Не нашел. Где-то были, но всего одна упаковка, я же тебе об этом говорил час назад.

– То есть как – час назад?! Режиссер час назад попросил у меня миндальных пирожных, а ты до сих пор не принес?!

– Откуда мне знать, куда твоя жена их запрятала! – ехидно улыбнулся Нунцио.

Нунцио страсть как любил стравливать Тони с его супружницей!

Питье оршада для дона Джорджино было своего рода ритуалом. Он с юности покупал его в киосках на площади Умберто. В те времена он носил обтрепанные штаны, зато этих штанов у него было предостаточно и башмаки его всегда блестели как зеркало. На мизинце, украшенном кольцом с рубином, он отрастил длиннющий ноготь. Отходя от киоска, он всегда оттопыривал палец с кольцом, чтобы всем было видно. Вы дохнете от голода, без слов говорил весь его вид, а вот я легко могу себе позволить выпить оршада. И у меня кольцо на мизинце, потому что Джорджино Фаваротта не умирает с голоду как вы все, и ему не надо пахать на работе, как пашете вы.

Он и сегодня носил все то же кольцо – женское кольцо с рубином. Когда-то оно принадлежало одной баронессе, разводившей рожковые деревья. В 1926 году она дала ему кольцо в залог будущего приглашения на ужин.

Теперь дон Джорджино пил свой оршад исключительно в «Голливуде» – баре на площади Европы со столиками на открытой веранде, куда в час аперитива съезжались серьезные мужики на кабриолетах. Оршад там держали специально для него.

Дон Джорджино приехал с одним из своих «быков», сел за столик, оперся на трость и, пока телохранитель заказывал ему оршад, разглядывал из-за стекол солнечных очков полуголых потаскушек.

На площадь Европы можно попасть со стороны набережной, всегда запруженной толпой, возвращающейся с моря, или со стороны пересекающего весь город проспекта Италии, по воскресеньям пустынного, потому что магазины не работают.

Пиппино шел со стороны проспекта Италии. Шел пешком. На нем была черная рубашка поло и коричневый костюм. Он шел быстрым, решительным шагом. По правде говоря, Пиппино не принадлежал к тем людям, которым нужно ходить быстрым шагом, чтобы произвести впечатление решительных. Да и плевать он хотел на то, как выглядит в чужих глазах. Он родился таким, каким родился, и часто сам не ведал, на что был способен.

Пиппино шел быстро для того, чтобы по дороге как следует вспотеть.

Бог ты мой, сколько шлюх, кругом одни шлюхи, думал дон Джорджино в ожидании своего оршада. Гляньте на них, все с силиконовыми сиськами, все в модных тряпках, все из салонов красоты, и все как одна готовы отсосать у любого парня из кабриолета!

По физиономии дона Джорджино блуждала блаженная улыбка, а время от времени он принимался хихикать идиотским смехом. Охранник за соседним столиком сидел с каменным лицом.

Пиппино шагал с низко опущенной головой, все ускоряя и ускоряя шаг. Вот по лицу потекли первые капли пота. Живот и спина, однако, еще оставались сухими.

Когда Пиппино пребывал в напряженной сосредоточенности, время для него еле плелось и он тогда замечал все: как возле уха у тебя кружит муха, как ты нагло врешь своей жене, как потеют твои ноги в туфлях, в общем, видел все. Когда же он расслаблялся, время неслось вскачь, и Пиппино видел только то, что хотел видеть, и ничего другого.

Официант принес оршад и обнаружил, что дон Джорджино, кажется, заснул. Он сидел неподвижно, с приоткрытым ртом, из которого высунулся кончик языка. У него подергивался кадык, а из груди вырывалось хриплое дыхание. Официант поставил стакан в серебряном подстаканнике на стол.

Перед охранником он не поставил ничего. Тот на работе, а работа не то место, где наслаждаются напитками!

Дон Джорджино очнулся от дремоты и взял стакан с оршадом. Рука у него дрожала, и пил он как птенец – мелкими судорожными глотками. В перерывах между глотками он заливался придурочным смехом старого маразматика.

Пиппино вышел на площадь Европы и двинулся прямиком в «Голливуд». Окинул взглядом посетителей. Заметил дона Джорджино. Подошел к столику. Споткнулся. Опрокинул стакан с оршадом.

Официант увидел потного как мышь синьора, который сначала попросил извинения у дона Джорджино, а затем опустил руку на плечо его телохранителя и попросил прощения и у него. Официант поспешил к столику.

– Извините, извините, – повторял Пиппино. – Матерь Божья, мне так жаль! Принесите, пожалуйста, другой стакан, что там в нем было, я заплачу, извините меня, ради бога…

Шлюхи и парни из кабриолетов весело смеялись.

Официант слегка растерялся, но потом поспешил к стойке заказать еще оршаду и взять тряпку, чтобы вытереть пол.

Пиппино почти бегом влетел в бар.

– Святая Мадонна, как неудобно… Вы не дадите мне стакан воды, будьте добры! Святая Мадонна, как же это я… Я заплачу, заплачу! Что там было, оршад? Сколько я должен, я заплачу…

Пиппино сунул руку в карман и достал пачку банкнот по сто евро. Кассирша Нэнси – белая кружевная блузка и четвертый номер силиконового бюста – смотрела на него с сочувствием: коричневый костюм с длинными рукавами, широкие брюки с отворотами… Сельский житель из захолустья, выбравшийся в город позабавиться со шлюшкой.

– Да не переживайте вы так, – улыбнулась она ему.

– Вы должны меня извинить! Святая Мадонна, как мне жаль… Послушайте, здесь есть поблизости бензоколонка? Я оставил свой «мерседес» на площади Тренто…

– Ну конечно есть. Как раз на площади Тренто есть колонка, которая работает круглосуточно, вы что, ее не заметили?

– Ах да, на площади Тренто! А мне показалось, она закрыта, ведь сегодня воскресенье… Мадонна… Круглосуточно! Мадонна… Подождите, я сейчас вернусь, хорошо?

И Пиппино испарился. Нэнси с улыбкой смотрела ему вслед.

– Пошевеливайся, – строго прикрикнула она на официанта.

Нэнси была не хозяйкой бара, а всего-навсего кассиршей, но ей нравилось командовать парнем. Кто не знал, частенько принимал ее за жену хозяина.

В одной руке официант держал поднос с оршадом, в другой – ведро с тряпкой. Он поставил стакан перед доном Джорджино, собрал с пола осколки стекла и принялся вытирать пол.

– Извините, дон Джорджино, я тут уберусь, а то мухи налетят… – проговорил он.

Парни из кабриолетов и их шлюхи продолжали посмеиваться, поглядывая на соседний стол.

Официант выжал тряпку в ведро. Поднял голову и тут заметил, что у дона Джорджино, по-прежнему сидящего с полуоткрытым ртом, из которого свешивался кончик языка, идет носом кровь. Какими неопрятными бывают старики, подумал официант. Впрочем, ему показалось неприличным указывать старику на непорядок с носом и он тронул за плечо его телохранителя. От этого прикосновения тот начал медленно клониться вперед, пока не рухнул лицом на стол. У него из-под мышки торчала перламутровая рукоятка сицилийского ножа.