Кто такой Лу Шортино? - Оттавио Каппеллани

– Ответь, может, это твоя жена, – пошутил чей-то голос в одной из машин.

Все засмеялись. И продолжили свое занятие.

– Никто не отвечает, – сказал Нуччо. От нечего делать он перекладывал лежащие на письменном столе бумаги, газеты, пустые пивные бутылки. И тут заметил арбалет.

– Дай мне телефон! – рявкнул дядя Сал.

Нуччо протянул ему мобильник и принялся мерить комнату шагами. Возле мини-бара он остановился, схватил бутылку с джином, отвинтил пробку и до краев наполнил высокий стакан. Опрокинул одним глотком, бросил взгляд на дядю Сала и снова налил. Со стаканом в руке опять пошел ходить по комнате, пока не уселся на стул возле письменного стола, уставившись в угол невидящим взглядом. Внезапно на него опять напал приступ смеха.

– Ты что делаешь?

– А?

– Какого хрена ты ржешь?

– Кто, я? Я не ржу, дон Скали, – сказал Нуччо и отпил из стакана.

Дядя Сал оставил его в покое и набрал номер.

Нуччо неловко оперся животом о край стола и соскользнул со стула на пол. Выдвинул левый верхний ящик и увидел коробку со стрелами от арбалета.

Нуччо уставился на нее. Она напомнила ему коробки с печеньем, какие он видел в детстве. На коробке красовалась надпись: «ДРОТИКИ». Нуччо поставил коробку на стол и открыл ее.

– У Нунцио Алиотро играет музыка, – сказал дядя Сал.

Нуччо достал из коробки стрелу и погладил оперение.

– А? – спросил он.

– Музыка в телефоне, – повторил дядя Сал.

Нуччо поднес наконечник стрелы поближе к правому глазу. Моргнул, отвел стрелу от лица, положил рядом с арбалетом. Тут его осенила идея. Он засмеялся и натянул тетиву. Взводя спусковое устройство, удерживающее тетиву и стрелу, он продолжал смеяться.

– Где ты ходишь, тварь такая?! Кто, кто – Сал Скали! – орал дядя Сал в трубку секретарше, приподнимаясь на носки. Опуститься на пятки он не успел, потому что каким-то таинственным образом оказался лежащим на полу. Прежде чем его глаза закрылись навсегда, он все-таки увидел красное пятно, которое быстро расползалось по его белой рубахе, пока не закрыло две готические буквы СС, аккуратно вышитые напротив сердца.

Тони позвонил в китайский ресторан на улице Пачини. Придурок, первым снявший трубку, ни хрена не понял, и тогда к телефону подошел другой, более толковый. В результате этого разговора на барбекю, кроме привычного серпантина, разноцветных шаров и горящих фонариков, появился дракон длиной метров под десять, плавно паривший над поляной.

Последнее в сезоне праздничное барбекю Тони – гордого обладателя лицензии coiffeur,[81] – устраивалось в честь сенатора Дзаппуллы. Тони наприглашал уйму народа, из всех milieu[82] (именно так он сказал Четтине), и теперь сенатор Дзаппулла бродил среди публики, одаривая всех улыбками и обещаниями. Этот человек твердо знал: на стройке сгодится каждый камень.

На нынешнем барбекю должны были присутствовать американцы, и Тони задумал нечто особенное: вечеринку в китайском или, более обобщенно, в восточном стиле (так он объяснил Четтине), с триадой аперитивов: беллини, россини и тонини – с лакрицей и кокосовым молоком, черного и белого цвета, как одежда кардинала (по непонятному убеждению Тони, сицилийского американца), с сицилийским суси, с моллюсками, сырым осьминогом и конечно же с Нунцио и Агатино, одетыми в стиле якудза: облегающие джинсы из черной кожи, кожаные куртки, зеркальные солнечные очки.

С удовлетворением наблюдая за колыханиями дракона, Тони остановил пробегающего мимо Нунцио.

– Ты подашь миндальные пирожные? Кстати, у нас их достаточно?

Низкорослый Нунцио посмотрел на него снизу вверх.

– Не хватит, сгоняем на проспект Италии, – досадливо отмахнулся он.

– Иди и проверь, черт возьми, хватит или нет, – скомандовал Тони. В солнечных очках Нунцио его отражение двоилось и обретало форму пузыря. Тони посмотрел на себя в этих маленьких зеркалах и пальцами подтянул кожу на щеках, а потом несколько раз быстро провел рукой по начинающей стареть шее.

Владелец автомастерской Феличе Романо и портной Анджело Коломбо беседовали в углу сада. Феличе пришел в узких индийских брюках и рубахе в том же стиле. Анджело нарядился в белый льняной костюм, как две капли воды похожий на тот, в каком Трумэн Капоте ходил по Таормине. Впрочем, беседой их общение можно было назвать лишь условно: Феличе абсолютно не интересовала дребедень, которую нес Анджело, и собеседник платил ему тем же. Зато оба придирчиво и с большим интересом разглядывали, кто во что одет.

Жена Анджело, до замужества работавшая манекенщицей, шептала на ухо супруге Феличе, одетой в узкую синюю юбку, белые колготки и блузку с вышитым воротничком:

– Он меня уже достал со своей болтовней, никак остановиться не может. А вы что скажете?

– Ах, синьора, я и правда очень озабочена.

– Вот я и говорю, – продолжал начатый разговор дядя Миммо, стоя в двух шагах от портного в застегнутом на все пуговицы шерстяном пиджаке, из-под которого виднелась клетчатая рубашка, – объясните мне, что это за демократия такая?

Козимо, Пьетро, Тури и Тано слушали его с серьезным видом. Их пригласили на политическую вечеринку, следовательно, на ней надо говорить на политические темы, все равно как, если ты идешь в театр, то полагается разговаривать о Пиранделло.

– Твою мать, когда был король, по крайней мере, каждый знал, в кого он должен стрелять. А теперь никто ни хрена не понимает. А ты мне говоришь, – дядя Миммо повернулся к Козимо, который за весь вечер не произнес ни одного слова, – если кто-то при демократии ведет себя плохо, ты за него не голосуешь. – Дядя Миммо саркастически улыбнулся. – А он плюет на это и ведет себя как проститутка, продается направо и налево, а ты его даже пристрелить не можешь, потому что у нас демократия.

Козимо кивнул.

– При этой их поганой демократии, – заключил дядя Миммо, – перебежчики плодятся как кролики.

Синьорина Нишеми привела на вечеринку Раффаэллу, свою лучшую подружку, служившую в местном санитарном управлении.

– Ты уверена, что мне можно прийти, – волновалась Раффаэлла, – ведь я не получила персонального приглашения?

– Да брось ты! На политическое барбекю может приходить любой, кто захочет, и вообще, чем больше людей ты приведешь, тем лучше.

Синьорина Нишеми пришла без лифчика, так что создавалось впечатление, что маргаритки на ее блузке колышет торнадо, долетевший сюда из Калифорнии, или из Флориды, или из любого другого американского штата, где есть пальмы.