Тайная история Изабеллы Баварской - Маркиз Де Сад

Вопрос о примирении встал столь остро, что главные враждующие партии вынуждены были подписать соглашение. В результате королева вернулась в Париж, а дофин начал править вместе с герцогом Иоанном. На лицах снова появились улыбки, и, казалось, спокойствие вновь снизошло на горожан.

Однако коннетабль, в чьи намерения примирение не входило, поспешил вернуться в Париж. Он опасался, что поднявшая голову партия бургиньонов заставит его по приезде подчиниться ей, а может, и вовсе не пустит его в город. Ведь он не мог положиться ни на короля, всегда готового встать на сторону более сильного, ни на дофина, нерешительного, а потому бесполезного для замыслов коннетабля. Коннетабль явился, и двор вместе с министрами выразил ему свою поддержку, а о соглашении, на основании которого соперничающие стороны получали равные права, тотчас забыли; все же многие арманьяки перешли на сторону бургиньонов; утрата сторонников не насторожила коннетабля: радость возвращения переполняла его и застилала взор.

В то время обязанности парижского прево исполнял Танги Дюшатель; ему поступали жалобы на притеснения людей коннетабля, но он лишь отвечал: «Если бы вас обижали англичане или бургиньоны, вы бы даже пикнуть не смели».

Из этих слов следует, что Дюшатель был безоговорочно предан коннетаблю и дофину.

Гроза надвигалась: граф д’Арманьяк постоянно требовал денег, а когда горожане дерзнули отказать ему, решил отомстить. Новые гонения на парижан окончательно лишили коннетабля сторонников, которые, на его несчастье, немедленно становились на сторону Бургундца и Изабеллы.

Новые события заставляют нас вспомнить о молодом Леклерке, лакее Буа-Бурдона: после гибели своего господина он остался в свите королевы и уже успел оказать ей немало услуг, когда та пребывала в заточении в Туре.

Сын торговца скобяным товаром на Малом мосту, чьи потомки живут там до сих пор, этот исполненный рвения молодой человек вернулся в Париж вместе с королевой; жил он, однако, у отца, исполнявшего обязанности парижского квартальног. [20]. Однажды ему случилось принести жалобу личного характера парижскому прево, должность которого, как мы уже сказали, в то время исполнял Танги Дюшатель; разумеется, ответ, полученный одним из преданнейших слуг королевы от заклятого врага этой королевы, оказался несправедливым и исполненным насмешек.

Оскорбленный то ли ответом, то ли поводом, вынудившим его обратиться за справедливостью к прево, Леклерк поклялся отомстить и, будучи преданным Изабелле, захотел одновременно оказать услугу своей повелительнице.

Для этого он немедленно собрал всех своих друзей.

— О друзья мои, — с пылом, присущим только юности, обратился жаждавший справедливой мести Леклерк к друзьям, — когда, скажите, мы разобьем цепи, удерживающие нас под гнетом недостойной партии и арманьяков? Когда мы расправимся с мерзавцами, мечтающими отобрать наше имущество и сами наши жизни? Неужели мы никогда не избавимся от позора, не стряхнем с себя путы ненавистной тирании? Когда парижане, брошенные правителями на произвол судьбы, решили сбросить иго, они нашли для этого и силы, и средства. Отдавая дань восхищения предками, мы обязаны брать с них пример: они бы даже часа не прожили, зная, что кровожадные заговорщики каждый день ведут наступление на их интересы и приносят их в жертву своим честолюбивым амбициям. Избавив нашего монарха от его окружения, мы сослужим ему великую службу: вернем ему отобранную у него власть. Почему нас постоянно заставляют расплачиваться кровью за воображаемые преступления? Если Бургундия погубит Орлеанов, мы от этого только выиграем. Наша непростительная слепота изгнала из города тех, кто защищал нас, впустив в него грабителей и убийц! Откроем же наконец глаза, пусть кровь тиранов заплатит за кровь, пролитую нами! Если Небо покровительствует добродетели и невинности, значит, мы имеем право на его милости. Сегодня ночью нам предоставляется случай покарать наших палачей и отомстить за наших братьев, чьи тела, пронзенные кинжалами убийц, еще не успели остыть! Мой отец хранит у себя ключ от ворот Сен-Жермен, и я клянусь помочь герцогу Бургундскому войти в город, дабы он вновь взял в нем власть. Все, кто не согласен с этим планом, могут уйти, они недостойны стоять рядом с нами; уходите, но не вздумайте выдать нас, иначе первыми нашими жертвами станете вы. Оставшиеся подойдите ко мне… клянитесь, что в эту ночь вы сохраните мне верность, и я обещаю вам: наши имена напишут на стенах храма справедливости и свободы.

Никто не ушел.

Об этом заговоре немедленно сообщили Л’Иль-Адану, командиру ополчения Парижа.

Опьяненный великим энтузиазмом, побуждающим нас преодолевать любые препятствия, особенно когда на борьбу влечет нас честь, Леклерк дождался, когда отец его уснул; подкравшись, он вытащил у него из-под подушки ключи от ворот.

В ночь с 28 на 29 марта 1418 года предупрежденный заранее Л’Иль-Адан привел к воротам восемьсот вооруженных людей; Леклерк, поставивший этой ночью на карту все, с тревогой прислушивался ко всем звукам, доносившимся с другой стороны ворот, и, едва заслышав молчаливую поступь воинов, закричал: «Да здравствует Бургундия!» Раздались ответные крики; Леклерк распахнул ворота, в Париж вступила армия бургиньонов. Леклерк и его друзья думали, что впускают благородных мстителей, но они ошибались: в город вошли опытные палачи, отличавшиеся от своих противников исключительно способами проливать чужую кровь; отряды герцога Бургундского торжественно прошествовали по улицам, оставляя за собой трупы убитых ими горожан.

Сначала все направились к Шатле, где уже собралось пять сотен человек, взбудораженных речами Леклерка.

И хотя войска продолжают прибывать, горожане упорно кричат: «Да здравствует Бургундия! Да здравствует мир!» Л’Иль-Адан разделил прибывшие подразделения на мелкие группки, намереваясь захватить все городские кварталы. Началась кровавая вакханалия: двери домов, где проживали магистраты, взломали, перепуганных хозяев вытащили на улицу и силой поволокли в темницу. Л’Иль-Адан мчится во дворец Сен-Поль и будит короля, дабы уговорить его сесть на коня и показаться народу; пытаются отыскать дофина, — оказывается, Танги Дюшатель, не желая подвергать наследника французской короны опасностям, явившимся вместе с непрошеными освободителями, успел вместе с ним запереться в Бастилии.

Из дворца Сен-Поль все бегут во дворец коннетабля, расположенного на том месте, где сейчас находится Пале-Рояль; заслышав гневные крики, Арманьяк переодевается в лохмотья и прячется в доме каменщика; там, позабыв о гордыне, он с трепетом ожидает своей участи.

Интересно, какие мысли посещали в те минуты коннетабля?

Непостоянная фортуна, стремительно сбросившая Арманьяка с вершины на самое дно, окончательно от него отвернулась: испуганный каменщик выдал незваного гостя. Коннетабля сначала отвели в Шатле, а потом в Консьержери.

Рассвело, и перед глазами мирных парижан предстала жуткая картина: разбойники, сокрушая двери, вытаскивали из домов все, что можно было утащить у несчастных, брошенных в подземные темницы, куда совсем недавно бывшие жертвы бросали жертвы нынешние. Солдаты, превратившись в палачей, устилали улицы трупами тех, для кого не нашли места в тюрьме. Наверное, такое зрелище являет собой город, захваченный ослепленными победой варварами.