Коллапс. Случайное падение Берлинской стены - Мэри Элиз Саротт

контроля при КПП на Зонненаллее сообщали примерно то же самое. К 19:45 толпа восточных немцев уже требовала от пограничников пропустить их, ссылаясь на «сообщения в СМИ».

Люди начали звонить в различные режимные организации. Уже в 19:14 один восточный немец позвонил в канцелярию Совета министров, жалуясь на то, что все отделы, принимающие заявки на поездки, закрыты, несмотря на сделанное Шабовски объявление. В 19:20 поступил еще один звонок – от человека, интересовавшегося, можно ли по новым правилам выехать из страны на поезде. А житель Восточного Берлина по имени Петер Леонхардт в тот вечер позвонил в местный полицейский участок и попросил к телефону дежурного офицера. Когда его соединили, он объяснил, что только что слышал, как Шабовски сказал, что заявления на зарубежные поездки начинают приниматься немедленно, поэтому он хотел бы прямо сейчас оставить заявку по телефону. Офицер на другом конце провода понятия не имел, как на это реагировать, и ответил, что ему ничего об этом не известно. Леонхардт настаивал. Тогда офицер полиции пообещал перезвонить Леонхардту и, как это ни удивительно, сдержал обещание, сказав, что, хотя «обычно» Шабовски прав, в этом конкретном случае правила вступают в силу только на следующий день. Вопросы Леонхардта привели к тому, что все крупные полицейские участки Берлина получили приказ отвечать другим звонящим в той же манере.

К половине девятого вечера к Радомски и Шефке у КПП Борнхольмер присоединилась большая компания. Люди Егера насчитали толпу из примерно нескольких сотен человек, если не больше. Подъехала полицейская машина, и сидевший в ней офицер по громкоговорителю объявил, что собравшимся следует пройти в ближайший полицейский участок за визой и вернуться только после ее получения. Это объявление только ухудшило ситуацию. Люди либо проигнорировали его, чем поставили под сомнение авторитет полиции, либо действительно отправились к ближайшему участку, расположенному в нескольких минутах ходьбы. Дежурившие там офицеры не только не понимали, чего от них хотят заявившиеся к ним люди, но и не имели полномочий выдавать такие срочные визы, поэтому отправляли всех назад. Некоторым на дорогу туда и обратно понадобилось всего-навсего десять минут, и в результате «кабаны» вернулись разъяренными тем, что их ввязали в эту бессмысленную затею.

Будь то на Борнхольмер-штрассе, Зонненаллее или у других КПП, пограничники очень скоро оказались в меньшинстве – число упрямцев, стремившихся пересечь границу, достигало уже нескольких тысяч. Несмотря на это, официальные лица пока еще сохраняли власть, ведь они были вооружены. Некоторые, в том числе Егер, носили пистолеты; кроме того, на КПП имелись и пулеметы. В результате успешных попыток Карин Геффрой придать широкой огласке гибель ее сына Криса в феврале, а также апрельского инцидента, когда стрельба офицера Штази по перебежчикам попала в объективы западных журналистов, Егер и его люди получили инструкции (которые Хонеккер дал весьма неохотно) воздерживаться от применения огнестрельного оружия. Тем не менее оружие у пограничников было. Более того, приказы, касавшиеся стрельбы, издавна отличались некоторой двусмысленностью. Оправдать огонь на поражение необходимостью защитить собственную жизнь можно было практически при любых обстоятельствах. Пограничники считали свои КПП осажденными, и нельзя исключать, что в тот момент они ощущали смертельную опасность. Егер особенно волновался о том, что кто-то из толпы попытается вырвать оружие из рук пограничников.

Егер неоднократно звонил Цигенхорну, чтобы получить хоть какие-то инструкции, как справиться с этим хаосом, но Цигенхорн всякий раз отвечал, что нужно действовать как обычно. Егер продолжал звонить в надежде на более полезный ответ. Позже Егер скажет, что сделал за ночь примерно тридцать звонков, пытаясь (в основном впустую) добиться новых инструкций, столь необходимых в свете разворачивающихся драматических событий. Лишь однажды Цигенхорн предложил Егеру отклониться от стандартной процедуры, но в итоге это лишь усугубило ситуацию.

Цигенхорн сказал, что тайно подключит Егера к разговору по конференц-связи с его начальством из Штази, в том числе Герхардом Найбером – заместителем Мильке. Цигенхорн велел Егеру «молчать», чтобы никто не узнал, что он на линии. Егер слушал, как Цигенхорн резюмирует рапорты Егера с КПП на Борнхольмер-штрассе. Не зная, что Егер может их слышать, Найбер грубо спросил: «Этот Егер способен реалистично оценить ситуацию или он просто трус?»

В этот момент Егера вдруг отключили. Держа в руке беззвучную трубку телефона, он впал в ярость. Вот уже почти два часа он разбирался с беспрецедентной и потенциально опасной ситуацией. Он не получил никаких содержательных ответов на просьбы дать ему хоть какие-то рекомендации. Он дежурил больше двенадцати часов, и ему предстояло провести там как минимум всю ночь. Вдобавок ко всему этому хаосу на следующий день его ждало еще одно испытание: недавно он сдал анализы на рак и должен был узнать результаты.

Егер чувствовал, что его терпение вот-вот лопнет. Двадцать пять лет он верно служил стране на КПП Борнхольмер. До этого он еще три года нес службу – в том числе в период строительства Стены. За это время он получил несколько наград и лишь один незначительный выговор с занесением в личное дело. Он знал о массовом бегстве жителей из страны и о бедственной ситуации в ГДР, и тем не менее он с готовностью надел форму темным ноябрьским утром и заступил на двадцатичетырехчасовую смену. Теперь же его начальство сомневалось в его способности точно доложить о ситуации и подозревало его в трусости. Впоследствии, оглядываясь назад, Егер поймет, что его дальнейшие решения были спровоцированы именно этим моментом. Человека, который за без малого тридцать лет ни разу не ослушался приказа, оскорбили и довели до предела.

Толпа у КПП Борнхольмер продолжала расти. Из первых рядов Радомски и Шефке вновь и вновь громко требовали, чтобы пограничники их пропустили. Хаттенхауэр и ее друзья в это время тоже шли к Борнхольмер-штрассе – вместе со многими другими. Внутри КПП Егер еще не успел претворить гнев в действие, как ему перезвонил Цигенхорн. Полковник сказал, что поступили новые инструкции: чтобы предотвратить ухудшение ситуации, всем отделам паспортного контроля надлежит прибегнуть к «решению для выпуска пара», как они его скоро начали называть. Предполагалось, что сработает оно следующим образом: Егеру следовало приказать своим подчиненным выбрать несколько самых агрессивных людей в толпе – таких как Радомски и Шефке – и провести их внутрь комплекса. Затем сотрудники должны были в индивидуальном порядке разрешить проход горячим головам. Но перед тем как их пропустить, персонал Егера должен был записать их личную информацию и поставить штамп в удостоверении личности рядом с фотографией – или прямо на ней. Штамп в необычном месте требовался для того, чтобы аннулировать