Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

обязал фашистских милиционеров присягать не только государству и партии, но и монарху. Удовлетворенный этой уступкой, король счел, что его премьер получил достаточный урок, а либералов и социалистов Виктор Эммануил III все же не любил намного больше, чем фашистов. Пришедшим к нему «авентинцам» король отвечал: «Я слеп и глух: мои глаза и уши – Сенат и палата», что означало нежелание монарха поддержать противников дуче. Монархия не воспользовалась временной слабостью фашистского правительства, и пока оппозиция возлагала венки к дому Маттеотти и произносила речи, Муссолини в полном согласии с королем провел через палату и Сенат поправки к закону о печати, значительно устрожившие личную ответственность редакторов за распространение «недобросовестных сведений».

Между тем в середине августа были обнаружены останки Маттеотти. Общество снова встрепенулось от гнева – и даже фашистская пресса вынуждена была отдать дань памяти покойному, а сам Муссолини еще раз публично выразил свое негодование произошедшим и пообещал наказать преступников, какие бы высокие посты они ни занимали. Проявленная в очередной раз «слабость» привела радикально настроенных фашистов в ярость. Возглавляемые Фариначчи, они угрожали со страниц своих газет: «Наступит момент, когда никто не сможет помешать фашизму соорудить на всех площадях Италии эшафоты».

Вспыхнувшая вновь распря между умеренными и крайними течениями фашистской партии невольно сыграла на руку Муссолини: на фоне своих радикальных сторонников он выглядел «разумным человеком», нашедшим в себе силы отмежеваться от ближайших помощников, запятнавших себя преступлением. Большинство итальянцев, не желавших возвращения к прежнему «беспорядку», были готовы убедить себя в том, что премьер Муссолини ничего не знал ни о существовании «чекистов», ни об их методах. Сделать это было тем легче, что показания Думини, Маринелли, Росси и остальных арестованных не были доступны широкой публике.

Время шло, а режим стоял, как и прежде: моральное осуждение убийц не перешло, да и не могло перейти к «отрицанию» фашизма в целом. Если кресло под дуче и шаталось, то опрокинуть его было некому: «авентинцы» так и не сумели воспользоваться возникшим кризисом. Постепенно настроения в стране начали меняться, и Муссолини почувствовал это.

Но, прежде чем маятник качнулся в обратную сторону, ему пришлось пережить еще немало горьких дней, в течение которых он отчаянно маневрировал, стараясь выиграть время. Помимо демонстративного дистанцирования от опозоренных подчиненных и неудачливых «чекистов», дуче готовился к настоящим боям – он обратился за поддержкой к своим сквадристам. К Риму стягивались отряды фашистской милиции, во всех крупных городах отряды полиции и чернорубашечников были готовы выйти на улицы, чтобы противостоять возможным демонстрациям. Но ничего подобного не произошло – итальянцы остались в своих домах. Большинство жителей страны осуждали убийц, многие обвиняли в причастности к случившемуся Муссолини, но почти никто не был готов участвовать в конфликте, подобном тому, что раздирал страну несколькими годами ранее. Даже распространенные оппозицией в конце 1924 года показания арестованных не привели к падению правительства.

Между тем Думини прямо заявил, что действовал по поручению Росси, Маринелли и редактора фашистской газеты Филлипелли (владельца злополучной автомашины). В свою очередь Маринелли признал, что стоял за организацией похищения, но отрицал и намерение убить Маттеотти, и любую связь с Муссолини. А вот Росси, удрученный крахом столь удачно складывавшейся партийной карьеры, поведал немало интересного о методах борьбы с неугодными оппозиционерами и журналистами. По сути, ничего нового он не рассказал, но впервые столь высокопоставленный чиновник режима признался в том, что именно Муссолини приказывал избивать и запугивать неугодных ему лиц.

Обнародованные скандальные показания фактически подтолкнули затянувшийся кризис к своей развязке: каждая партия или общественная группа, каждый политик должны были либо «проглотить» эту информацию, либо потребовать отставки премьера. И выбор был сделан. После того как летом преобладание в палате депутатов «Национального блока» обеспечило утвердительный ответ на вопрос о доверии правительству, зимой 1924 года Сенат подавляющим числом голосов проголосовал в поддержку Муссолини и его курса. Только небольшая часть либералов, прежде неизменно поддерживавших фашистов как единственный противовес коммунистам, вынуждена была признать, что «меньшее зло» постепенно набралось сил и превратилось в большее. Несколько человек покинули свои посты в правительстве, но это не привело кабинет к падению – время было упущено, и отныне Муссолини уже не опасался ни короля, ни армии, ни уличной толпы.

Напротив, настоящими «возмутителями спокойствия» теперь выступали уже сами фашисты, точнее – наиболее радикальная часть партии. Оскорбленные продолжающимся вот уже шесть месяцев «отступлением», они не только грозились отомстить своим врагам на страницах газет, не только собирали митинги в поддержку арестованных убийц Маттеотти, но и возобновили практику жестоких нападений. Начав «ответные действия» осенью 1924 года, фашистская фронда не нашла достойных упоминания противников – как уже говорилось, потенциал общественного негодования понизился и моральное осуждение убийц не вылилось в неприятие фашизма в целом. Но отдельные вспышки насилия говорили о том, что радикальное крыло не собирается сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как Муссолини идет на уступки «болтунам». Как и прежде, чернорубашечники не пожелали оценить «тонкую политику» своего вождя, сведя весь вопрос к силовому противостоянию с левыми.

В последний день уходящего 1924 года в резиденцию премьер-министра прибыли шесть десятков командиров фашистской милиции, устроив Муссолини нечто вроде демонстрации. Смысл их претензий сводился к тому, что вожаки сквадристов, все еще обладавшие немалым влиянием в партии, не станут больше терпеть – уступки врагам «движения» должны быть прекращены, равно как и политическое «маневрирование» последних месяцев. Фашистам нужен лидер, а не человек, отправляющий своих верных соратников в тюрьму. Муссолини выслушал все эти требования с каменным лицом – было очевидно, что для него настало время определиться со своей позицией. Кто он – вождь «фашистской революции» или премьер-министр волею короля и парламента?

И Муссолини решил расставить все точки над «i». Выступая в парламенте 3 января 1925 года, он заявил, что принимает на себя всю ответственность за действия своих сторонников. Маттеотти был идеалистом, погибшим от рук дураков, с которыми фашизм не хочет иметь ничего общего, но новые жертвы неизбежны, только если он, Муссолини, потеряет возможность управлять Италией. Конституцию необходимо уважать, но «авентинцы» хотят разрушить монархию, а он стремится ее защитить. Левой оппозиции нужны социальные беспорядки, анархия, а фашисты и «Национальный блок» олицетворяют собой здоровую основу политических сил страны. Муссолини не станет безучастно глядеть на то, как враги Италии разрушают все достижения последних лет. Грядет вторая волна фашистской революции!

Призыв к сохранению стабильности был поддержан как в Европе, так и в самой Италии, а обещание продолжать «фашизацию» страны успокоило партию. Муссолини преодолел кризис и готовился перейти в