Карл Великий. Основатель империи Каролингов - Гарольд Лэмб

– Был некий Хостлик, – шептали друзья, – который заявил, что у Кримгильды, королевы Бургундии, было не больше желания созерцать кровавую смерть храбрых людей, чем у Фастрады, погубившей дворян Тюрингии своим злым языком. Эти слова Хостлика дошли до ушей Фастрады благодаря ее шпионившим служанкам. По правде говоря, после этого королева выказывала доброе расположение к вышеупомянутому Хостлику и угостила его пирогами, испеченными руками ее служанок. Когда Хостлик заболел, она горевала и навещала его, обещая прислать своего личного врача для лечения Хостлика. Однако вышеупомянутый врач обнаружил, что Хостлик ушел из жизни без исповеди и благословения. Мой господин, не говорите плохо о Фастраде.

Пипин не знал, говорили ли правду его друзья. Они усаживали его за стол сеньора, который предоставлял Пипину почетное место. Прислужницы в этом доме подносили вино в первую очередь Пипину. Вокруг сидели знатные люди. Тюринги, соратники покойного графа Хардрада, баварские дворяне, некогда служившие Тассилону. Они пили за здоровье горбуна как за первенца и наследника короля. Если Господь пожелает, чтобы король погиб в походе на страну аваров, то его сын Пипин по праву будет править Франкским королевством.

Горбун надеялся, что какой-нибудь камень раздавит Фастраду.

– В Священном Писании говорится, что Авимелех, сын Гидеона, рожденный от наложницы, одним камнем убил своего отца и семьдесят братьев, – рассказывал священник из Баварии.

– Теперь это печалит меня, – замечал другой, – когда я слышу при дворе, что Гимильтруда, благородная мать вашего величества, была всего лишь любовницей, а не законной женой вашего отца.

Свой гнев Пипин направлял на Фастраду и ее прислужниц, а не на отца.

– Пока жив Карл, – говорили ему, – она будет идти своим путем, не зная жалости. После смерти Гидеона Авимелех правил с триумфом.

Подобные ласкающие слух разговоры отпечатывались в мозгу горбуна. Для него было бы лучше остаться в садах Прюма. Он стал взрослым мужчиной, но чувствовал себя чужаком при дворе своего отца. Другой карлик, Эйнгард, добился почета у короля своей болтовней. Шарлеманя больше занимал сбор войска для похода на аваров. Алкуин, который частенько сиживал и по-доброму беседовал с горбуном, четким почерком написал книгу проповедей для короля. Тот был доволен и разрешил Алкуину навестить свою родину в Британии.

Новые друзья Пипина готовили вокруг него заговор. Они носили в руках маленькие камешки, чтобы распознавать друг друга при встрече. Все они были добры к Пипину Горбуну.

Они объясняли ему, как, притворившись больным, избежать злобы Фастрады. Он проживал в одиночестве в домике у реки, и поэтому его не касалась слежка королевы. В этом уединенном местечке Пипина могли навещать его товарищи, они приносили ему великолепные подарки и обещали, что его не минует королевский титул.

А король тем временем направлялся в Ратисбон, чтобы собрать вооруженную армию из франков. Если бы он собрался напасть на варваров, могло случиться все, что угодно. Он мог бы даже погибнуть.

Но конечно, остается Фастрада и, как это было в Эресбурге в Саксонии, ее гордость и жестокость уязвит немало доблестных дворян. И тогда знать могла бы объединиться против нее и Пипин мог бы предъявить права на трон как самый достойный из сыновей короля.

Пипину нравилось, как незнакомые лорды преклоняют колени у его постели. Давно Пипин не получал таких почестей.

«Против аваров, – писал Эйнгард, – король подготовился очень тщательно и был в прекрасном настроении».

Минуло 13 лет, и Шарлемань пытался сделать то, в чем провалился в Испании, – повести армию христиан на смертельно опасных язычников. В Ратисбоне он объявил, что решил «призвать гуннов к ответу за свои преступления против святой церкви и христиан».

Для франков загадочные кочевники выглядели гуннами, потому что появлялись с таинственного Востока. Они обосновались за Дунаем на обломках владений гунна Аттилы. Более того, эти коренастые всадники с широкими костистыми лицами и волосами, заплетенными в косички за ушами, похоже, были кровными братьями гуннов. Они с трудом проложили себе дорогу по степным торговым путям и увели свои стада в венгерскую твердыню, куда никогда не ступала нога христианских миссионеров.

В этой глуши их каган властвовал в городе, укрытом в лесу. Арно из Зальцбурга говорил, что этот город, будучи окружен земляными курганами, в которых язычники хоронили своих мертвых, называется Кольцо. Никто не был в состоянии понять их речь. (Они были первыми монголо-тюркскими конными кочевниками, появившимися в Европе.)

Однако скорый солдат Керольд и его конники многое могли порассказать об этом Кольце.

– Оно широкое, – говорили они, – как земля между Туром и Констанцским озером. Стена Кольца, сложенная из дубовых и тисовых бревен, семь локтей[30]в высоту и такая же толщиной. Стена прочная, скреплена камнями и вяжущей глиной. Внутри Кольца народ обитает в своих жилищах, стоящих так тесно, что человек, находясь на пороге своего дома, может спокойно переговариваться с соседом. Поэтому, когда раздается рев труб из просторного бревенчатого дворца кагана, их звонкий призыв можно слышать на 20 лиг внутри этого Кольца, и все люди кричат из дома в дом: «К оружию!»

Хотя ни один франк не видел Кольца, они прекрасно предоставляли себе, на что оно похоже. Но больше всего их занимала история о сокровищах, хранящихся в этом городе. В давние времена готы разграбили Ломбардию, а вандалы разыскали спрятанные богатства Рима, но они довольно быстро сошли с дороги. 200 лет авары совершали набеги на все христианские пограничные районы, забирая в церквях драгоценные сосуды, налагая дань на императоров Константинополя и получая выкуп за многочисленных пленников.

После стольких лет это сокровище по размерам должно превосходить клад нибелунгов, охраняемый при помощи чар девами на Рейне. В сущности, чем дольше соратники обсуждали сокровище аваров, тем больше оно начинало походить на золото нибелунгов.

Шарлемань не опровергал эти слухи о сокровище. Собралась целая армия стойких и непреклонных сеньоров, бойцов, искусно владеющих мечом, и крестьян-копейщиков, готовая отправиться вместе с ним в страну аваров на поиски сокровища. Но, за исключением горцев баваров, король призвал под свои знамена только всадников. Никакие крестьяне не смогли бы выстоять против аваров, носившихся на своих лошадях, как грозовые тучи, неутомимые и свирепые.

Требования короля доходили до самых отдаленных уголков, даже до Аквитании с Людовиком и его вассалами. И очень скоро Шарлемань об этом пожалел. Все лето его боевые отряды маршировали по дорогам к Ратисбону в верховьях Дуная. Он решил, как и в Баварии, бросить три мощные армии на укрывшихся всадников. В первую очередь к Дунаю через перевалы Карнийских Альп двинулись лангобарды и итальянские франки. Их вели граф Эрик и король Пипин. Шарлемань вел своих рейнландцев вниз по течению по правому берегу Дуная. На левый берег молодой Тьери и гофмейстер Мегинфрид вывели саксов, тюрингов и фризов.