В зоне листопада - Артем Полярин

– Следим за порядком. Кражи участились и ограбления.

– Пожалуйста.

Евгений приложил к стеклу свои права. Инспектор провел сканером.

– Сколько у вас пассажиров?

– Один плюс один равно два! – заявил весело.

– На сканере я вижу только один идентификатор. Девушка. Элеонора Никитична Жилина. Фотография похожа. Второго, который в шапке с бородой, не вижу. Поднесите, пожалуйста, руку ближе к стеклу.

Никон исполнил требование, навалившись на Элеонору, которая стала теперь серьезной и немного бледной.

– Может быть, сломался? Я недавно микроволновкой пользовался. Что-то в руке пекло.

– Может быть. Молчит ваш паспорт. Назовите, пожалуйста, ваше ФИО и дату рождения.

Простая просьба оказалась крайне сложной. Никон задумался. Разрядив напряжение для пассажиров, усугубил оное для инспектора, Евгений:

– А вы покажите, пожалуйста, Ваши ФИО!

– Пожалуйста. Ознакомьтесь.

Грузденко приложил к стеклу бейджик, возвисевший у него на груди. Евгений долго всматривался, после чего бодро заявил:

– Хорошо, Иван Иванович Грузденко, двадцать пятого ноября тысяча девятьсот девяносто девятого года рождения. Спасибо! Нам уже пора ехать.

– Да, мы уже опаздываем, – поддержала Элеонора.

Спешно включил заднюю передачу. Начал пятиться. Инспектор, приклеившийся к стеклу, по привычке, выработанной долгими месяцами однотипной работы, потянулся за машиной. Что-то пытался сказать на ходу. Евгений, вырулив на проезжую, направил телегу к выезду из Города. Зло заметил:

– Снял нас на камеру этот нехороший Грустненко. На ближайшем посту остановят. Надо вылезать и пробираться за окружную пешком.

– А ты?

– А я скажу, что таксовал и вас не знаю.

Расставаться не хотелось. До давящей боли в груди и слез, леденящих блестящими крупинками щеки. Казалось, что мороз и все службы безопасности мира бессильны против крепости обжигающих горячими волнами объятий. Пришлось. Никон еще раз поцеловал, ставшие бесконечно сладкими и пьянящими, именно сейчас, уста. Осторожно, с любовью, окунулся в чистые озерца ставших бесконечно милыми очей.

– Пора, мой милый дед. Пора, – напела сквозь слезы и улыбку Элеонора. – Не рискуй. Скоро снова увидимся.

Оттолкнулась от Никона. Сначала слабо, потом энергичнее. Никон отпустил. Долго созерцал на фоне леденеющих стен контуры удаляющейся, ощутимо теплой, необычайно сильно влекущей к себе изящной фигурки. Когда та скрылась, побрел на Юго-запад, поглядывая на небо сквозь влажную, искажающую созвездия пелену.

Трое догнали из-за угла.

– Никон Тенко? – поинтересовался один из них.

– Нет, – ответил Никон.

– Ваш паспорт не сканируется. Вы задержаны до выяснения личности.

Бежать оказалось тяжело. Тулуп и мохнатая шапка, будучи отличной маскировкой, совершенно не подходили для состязаний в скорости. Да и преследователи оказались весьма прыткими. Когда Никона повели к машине, ему показалось, что на фоне серой стены он заметил еще более серую фигуру Графа. Конечно, ночью все кошки серы. И взбаламученное бессознательное могло подсунуть такую неожиданно болезненную галлюцинацию. Но ведь часто бывает так, что по каким-то неуловимым признакам безошибочно опознаешь в силуэте конкретного человека.

В памяти навсегда осталась глубокая борозда. Контраст между теплым расставанием с любимой и страшной подлостью ее назойливого воздыхателя.

Глава 7.

Михаил хмур и серьезен. Со стороны, иногда, кажется, что он сердит. Не пытается скрыть своих чувств. Смотрит с недоверием и удивлением одновременно. Кажется – широкие глаза, зрачок и радужка которых сливаются в одну большую пропасть, всасывают окружающий мир внутрь, где он переваривается. А то, что не усваивается, выплевывают обратно. И этого, изливающегося обратно, очень много. Встречное движение двух потоков мешает друг другу, создает вязкое трение. Это вызывает у стороннего наблюдателя ощущение непроницаемости, матовости глаз. Так же сердито смотрит и голова с его черного балахона. Вертикальные зрачки, даже, не сверлят – пилят зубастым абразивным диском все перед собой. Небольшие, но острые рожки подчеркивают принадлежность к злому и агрессивному племени. Символы мистического содержания кружат вокруг адской вязью. Картина говорит: «Не трогай меня, я чертовски зол и мстителен. Ненавижу весь мир и готов уничтожить все, что мне помешает» Черный хвост, сережка в левом ухе, пентаграммы перевернутые. Все говорит о том, что Миша нашел духовную опору и поддержку в среде существ, протестующих против самих основ бытия.

Никон наблюдает. Не спешит заводить разговор. Ждет. Времени для этого предостаточно. Впереди годы. А, может быть, и вся недолгая жизнь. Михаил, сдержанно вдохнув, спрашивает:

– Вы вместо Ирины Васильевны?

Никон отвечает утвердительно. Ирину Васильевну выпустили на свободу месяц назад. После того, как диагностировали тяжелую форму синдрома профессионального выгорания. Мнемонет заботится о своих сотрудниках. Даже о тех, кто попал в список должников и осужден на рабство. Ирине Васильевне достаточно было совершить попытку суицида, что осложнено постоянным наблюдением, и все – готово. После пяти лет тяжкой, выматывающей самые длинные нервы работы, она на воле. Если бы один из заключенных абонентов накануне, на протяжении целых трех минут, не грыз в кабинете, прямо перед ней, свои синие вены и не слизывал потом свою красную кровь, возможно, все сложилось бы и по-другому.

– Жалко. Я к ней привык. Хорошая женщина. Добрая.

– Мне тоже жаль, – соглашается Никон.

Михаил, вдруг, произносит твердо, с нажимом:

– Я Вас узнал.

Никон замирает. Перед глазами проносятся всевозможные причины, которые могли бы побудить к такому заявлению. Ничего подходящего пыльная и уставшая база данных памяти не выдает. Никон спрашивает:

– Где?

– В детском саду.

– Когда?

– Зимой.

Никон опять прокручивает хранящиеся в пыльных архивах долговременной памяти кадры. Зима. Детский сад. Неужели? Недавно, еще в той, относительно свободной жизни, он уже вспоминал об этом. Неужели это так?

– С вами был еще такой мужик – с большой дудкой.

Подсказка направляет мысли все по тому же пути. Зима. Детский сад. Дядя с дудочкой. Сомнений быть не может – это тот Миша.

Владимир мягко и грустно улыбается. Словно извиняясь. Он всегда так держится. Спрашивает осторожно, извиняясь, отвечает осторожно, извиняясь. Наверное, в его представлении, именно таким и должен быть йогин. Мягким, смиренным, не способным навредить кому-либо или разозлить. Такова его природа. Люди, обычно, наделяют образ, к которому стремятся своими природными чертами. Такому идеалу проще уподобиться. И представление о нем легче сформировать.