Сладкая мука любви - Джил Грегори

– И я тоже перестану жаждать… тебя…

– Это будет славно, – снова послышался прерывистый шепот. – Мы станем врагами по-настоящему, как должно быть…

– И будем помнить, на чьей стороне каждый из нас. Насколько легче нам станет жить, только подумай.

– Легче… нам станет легче…

Такер снова отстранился в потребности насытиться видом Эммы так же, как и вкусом ее. Невозможно было вообразить ничего соблазнительнее, чем это полное томления лицо с полузакрытыми глазами.

– Да, легче. Если ты снова заметишь, как ваши люди избивают меня, то отвернешься и равнодушно проедешь мимо.

– И это будет правильно… – согласилась девушка, при этом зарываясь пальцами в его волосы. – Я буду в ладу сама с собой…

– Конечно.

Она потянулась к нему губами. Поцелуй был неопытным, но долгим и пылким.

– Поклянись, что так будет…

– Клянусь.

Смутная мысль, что все эти страстные поцелуи и пылкие объятия должны быть болезненны для Такера, что он еще не вполне оправился от побоев, явилась и растаяла. Он не мог бы отдаваться ласкам с таким самозабвением, если бы страдал от боли. Его прикосновения были жадными и одновременно нежными, осторожными. Но когда Такер опустил Эмму на постель и прилег рядом, она расслышала слабый стон, который он не сумел удержать.

– Тебе больно!..

Разбитых, припухших губ коснулась улыбка.

– Будет куда больнее, если ты передумаешь и оттолкнешь меня, солнышко мое.

А потом прикосновения и ласки стали более смелыми, и Эмма забыла свои тревоги. Она отдавалась наслаждению, даже не пытаясь подавить приглушенных стонов.

Она желала этого мужчину – желала всем существом. И она хотела наконец знать…

Она так и не заметила, когда одежда полетела на пол. Зато она уловила момент, когда солнце, появившись из-за горизонта, послало на землю свой первый луч, потому что тот, проникнув в хижину через оконце, позолотил плечи Такера, склонившегося к ее обнаженной груди. Она ощущала поцелуи и осторожные укусы, и это сводило ее с ума. Как чудесно было ощущать сверху его тяжесть! Старенькие нары прогибались и скрипели, когда тела исступленно прижимались друг к другу. От Такера пахло кожей, лошадьми и особенным запахом мужского возбуждения, и ничего более волнующего ей не приходилось вдыхать за всю жизнь.

В отличие от горожанок, которые порой до самой свадьбы ничего не знают о физической стороне любви, Эмма, выросшая на ранчо, была неопытной, но не наивной. Она полагала, что знает все о спаривании и что ничего не сможет ее удивить.

Как же она ошибалась! Самые смелые картины ее воображения не шли ни в какое сравнение с тем, как это было – заниматься любовью с Такером Гарретсоном.

Она тонула в сладостном, неописуемом водовороте ощущений, в котором существовали только она и Такер – только они двое, сплетенные в сумасшедшем объятии. В одинаковой потребности познать друг друга они прикасались, целовали, сжимали в объятиях, и было это так прекрасно, что хотелось рыдать от счастья.

Потом все стало происходить очень быстро. Эмме казалось, что ее несет куда-то все выше и выше – ее и Такера. Внезапно ее пронзила острая боль. Слезы выступили на глазах, и она закусила губу, чтобы не вскрикнуть.

Такер замер.

– Эмма, тебе больно? – спросил он, тревожно заглядывая ей в глаза.

Она молча кивнула. Эмма! Он назвал ее Эммой!

С какой нежностью он произнес ее имя! Ощущение резкой, дергающей боли внезапно отступило – все отступило перед отчаянной потребностью достигнуть пика наслаждения.

– Нет, мне хорошо…

Такер встретил взгляд и прочел в нем безоглядное доверие. Нежность пронзила его, словно предательски брошенный нож. Эмма была так прекрасна в его объятиях, так совершенна, и так сладостно было то, что происходило! Аромат ее тела кружил голову, припухшие губы звали к поцелуям, и казалось невозможным, что этой прелестью можно когда-нибудь насытиться.

– Вместе, солнышко мое, – прошептал он, не зная точно, только ли мгновение полного наслаждения имеет в виду или нечто большее, – только вместе…

Тела с силой столкнулись, и Такер ощутил, что теряет ощущение реальности. Осталось только самозабвенное движение, танец физической любви, и что-то нарастало, нарастало – и вдруг завершилось вспышкой, на миг ослепившей обоих. Безумное, судорожное, всеобъемлющее пришло наслаждение, которого Эмма не могла даже предвидеть и которого Такер не знал до сих пор.

Они не сознавали, что солнце заливает светом их влажные, измученные наслаждением тела, и только сжимали друг друга в объятии, которое для каждого стало откровением.

Эмма проснулась с восхитительным ощущением легкости и покоя. Она как будто стала невесомой, но при этом и сытой, словно только что вернулась с банкета, на котором подали по меньшей мере пять перемен блюд. Однако стоило открыть глаза, как радость растаяла, и действительность вернулась со всей своей беспощадностью. Солнечный свет лился сквозь крохотное оконце и освещал каждый убогий, пыльный дюйм замкнутого пространства хижины. И еще он освещал нары с двумя распростертыми нагими телами – ее и Такера.

Сердце девушки екнуло – к ней внезапно вернулось воспоминание об этой ночи. Она помнила каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое слово. Сначала ее окатило горячей волной стыда, потом ледяной волной отчаяния. С бесконечной осторожностью Эмма повернула голову и посмотрела на спящего рядом мужчину.

Она сама только что спала так же мирно и безмятежно. Это потому, поняла вдруг она, что и во сне он держал ее в своих объятиях. Мужская нога все еще была закинута на ее ноги, загорелая, покрытая золотистыми волосками рука все еще лежала на ее талии.

Медленно-медленно, стараясь не разбудить Такера, Эмма высвободилась и села, подтянув колени к груди, скользя взглядом по его лицу, по подбородку с тенью утренней щетины, по светлым волосам, разметавшимся по одеялу. Она едва могла дышать от противоречивых чувств. Он был красив, – еще лучше, чем прежде. Силен, неистов в своей страсти и в то же время нежен, ласков.

Вдруг она затрепетала, как пушинка под порывом ветра. Его длинные ресницы дрогнули, глаза вот-вот откроются! Но она не может встретить их взгляд! Не после того, что случилось!

Собственная нагота, которая на пороге рассвета казалась такой естественной, наполнила девушку стыдом. Она не могла отвести взгляда от Такера, спящего ничком во всем своем великолепии, и в то же время сознавала, что совершила ужасную, непоправимую ошибку!

Потому что ничего не изменилось. Излечения не наступило. Она не была свободна от этого человека.

После того, что было между ними, она все еще желала его. Нет, теперь она желала его неизмеримо больше!