Сладкая мука любви - Джил Грегори

– Думаю иначе? С чего ты взяла? Что до меня, все кончено.

«Она, должно быть, не чает оказаться как можно дальше от хижины и от меня!» – подумал Такер.

А почему бы и нет? В ярком утреннем свете все видится иначе, чем во мраке ночи. То, что казалось правильным или хотя бы допустимым, выглядит безумием. Распря между Гарретсонами и Маллоями продолжалась слишком долго, чтобы одна ночь любви могла перечеркнуть ее. Между детьми враждующих отцов возможны только неприязнь и недоверие, ничего больше. Когда-то они были слишком юными и неопытными, чтобы это понимать, и потому позволили прорасти семечку страсти, которое вдруг расцвело пышным цветом. Но цветение не длится долго. В огне кровной вражды не выживет никакой цветок.

Все отгорело, остался только пепел.

Но если так, почему он все еще испытывал властную потребность сжать эту девушку в объятиях и целовать до тех пор, пока статуя снова не оживет? Но что тогда? Катастрофа, бедствие.

Вне стен этой хижины для них нет будущего.

– Прощай, солнышко, – тихо сказал Такер.

Он заставил себя произнести это ровным, бесстрастным тоном. Если бы только нашлись слова, которые могли бы запасть ей в душу!

– Ты не женщина, а вулкан.

Он сказал это и понял, что совершил ошибку. Эмму передернуло, и глаза, начавшие оттаивать, снова заледенели. Такер отдал бы все на свете за то, чтобы эти слова не были сказаны, но понимал, что вернуть их назад невозможно. Он все равно что заклеймил Эмму, дал ей понять, что нашел в ней отличную партнершу для постели, но не более того.

Дьявольщина, но ведь он никогда прежде не был в постели с кровным врагом! Он не мог научиться галантности за те несколько минут, пока Эмма шла к двери! На деле он имел в виду, что она прекрасна, желанна, незабываема…

– Убирайся с нашей земли, Гарретсон! – процедила Эмма сквозь зубы. – Перемирие окончено, и с этой минуты ты находишься на вражеской территории.

Она изо всех сил хлопнула дверью и бросилась прочь не оглядываясь. Солнце щедро заливало землю теплом и светом, дали тонули в мягкой дымке, но девушке казалось, что она пробивается сквозь снежный буран.

Она не видела, куда идет, зная лишь, что к дому. Слезы текли и текли, и она даже не пыталась бороться с ними.

– Если я никогда его больше не увижу, это все равно будет слишком скоро! – бормотала она, спотыкаясь о кочки и кусая губы, чтобы не зарыдать в голос.

«Если я никогда его больше не увижу, я умру! Господи, пусть он появится, пусть скажет, что чувствует хоть что-то, хоть тень того, что я чувствую к нему!»

– О нет, ты не умрешь, Эмма Маллой! – упрямо сказала она себе, спускаясь с каменистого склона. Она шла все быстрее, потом пустилась бегом через ближайшее к ранчо пастбище. – Ты сильная, ты выживешь. Ты сможешь превосходно обойтись без Такера Гарретсона! Он тебе нисколечко не нужен.

Но, не удержавшись, она бросила взгляд через плечо. Там были горы, небо и луг, поросший сочной травой, – но Такера там не было.

Он и не думал догонять ее. С какой стати? Он ведь получил все, что хотел.

Слезы хлынули градом.

Впереди уже виднелись ворота с резной надписью «Эхо» на арке, когда позади послышался стук копыт. Меньше всего Эмме хотелось в эту минуту видеть кого бы то ни было, кроме разве что Коринны. Она надеялась упросить экономку передать отцу, что она дома и в полном порядке, и тем самым избежать неминуемых расспросов. Девушка жаждала укрыться в своей комнате, как в тихой гавани. Однако всадник пустил лошадь в галоп, торопясь догнать ее.

Ничего не оставалось, как встретить его лицом к лицу. Девушка сделала глубокий вдох, собираясь с силами, и повернулась.

Нахлестывая лошадь, к ней приближался Джед Гарретсон.

Натянув удила, он с минуту удивленно разглядывал Эмму, не делая попытки спешиться. В лазурном небе плыли кружевные облачка, и было в этом особенное естественное изящество. Но ничего изящного, ничего хоть отдаленно приятного для взгляда не было ни в дубленом лице Джеда Гарретсона, ни в его взгляде, полном подозрения и неприязни, ни в корявых пальцах, сжимающих поводья.

– Эй, барышня, что с вами стряслось? – наконец загремел он, сдвигая седеющие брови.

Эмма почти подпрыгнула от неожиданности. Она настолько не ожидала встретить еще одного Гарретсона на своей земле, почти у дверей дома, что совсем забыла о своем залитом слезами лице. С досадой она отерла щеки тыльной стороной ладони.

– Ну же, девочка! Что стряслось?

«Спросите своего сына!» – могла бы ответить Эмма, но лишь расправила плечи и выпрямилась.

– Что вам здесь нужно… мистер… Гарретсон? Если отец увидит, он…

– Что? Пристрелит меня, как пристрелил Бо? По крайней мере ему придется стрелять мне в грудь, а не в спину!

Пара глубоких вдохов помогла Эмме не вспылить.

– Лучше уезжайте, пока не случилось беды, – сказала она как можно спокойнее. – Больше мне нечего вам сказать.

Она отвернулась и сделала шаг к воротам. Джед хлестнул лошадь и поставил ее поперек, перекрыв дорогу.

– Нет уж, барышня, тебе не улизнуть! Сначала ответь, что стало с моим сыном? Я говорю о младшем, о Такере.

Девушка заколебалась. Ей хотелось бы пройти мимо, словно не замечая тревогу, искажавшую черты Джеда, страх, который он не в силах был скрыть. Пока она решала, что сказать, а что утаить, он поспешно заговорил:

– Такер вчера не вернулся к ужину… да и вообще не вернулся до сих пор. Правда, бывает, что он проводит ночь в городе, но на этот раз я нутром чую, что дело куда хуже, потому что… – голос его дрогнул, – потому что лошадь прибежала на конюшню одна, без седока. Я знаю, знаю, что с моим парнем стряслось что-то очень паршивое!

Он дышал все чаще; загорелое лицо приобрело бурый оттенок, левая щека подергивалась.

– Клянусь Богом, барышня, если твой папаша убил и младшего…

– Ни к чему угрожать мне, мистер Гарретсон, – перебила Эмма со смешанным чувством возмущения и сочувствия. – Вы напрасно беспокоитесь за сына. С ним ничего не случилось… почти. Но отец не имеет к этому никакого отношения.

– Почти? Я его убью, убью! – хрипло прокаркал Джед. – Клянусь, ему не жить! Давно уже надо было…

Внезапно он как будто подавился словами, сдавленно охнул и осел в седле. Пальцы его разжались, поводья выскользнули. Глаза, только что сверкавшие гневом, расширились и остекленели. Хватаясь рукой за грудь, Гарретсон-старший начал сползать с седла. Эмма бросилась на помощь.

– Что с вами, что?.. – беспомощно повторяла она, со страхом глядя на пузырьки пены на губах старика, в то время как лицо его из багрового делалось пепельным. – Мистер Гарретсон, вы меня слышите? Чем я могу помочь?