Призраки дома на Горького - Екатерина Робертовна Рождественская

Лучше поздно, чем не туда

Лидка же пустилась в фантазии, увидя во внучкиных новорожденных отношениях продолжение своей неуемной молодости, закатила свои зеленые глазки на потолок, внимательно что-то там разглядывая, и стала вспоминать свою первую любовь. Она училась тогда в балетной студии в Саратове. Шурка, высокий, красиволицый, смугловатый, выходил в учебных спектаклях на сцену в белых лосинах и колете, чуть прикрывающем грех, и Лидка вся замирала. Лидка любила его тайно, все знали, что он гуляет с другой, злой, мстительной, но красивой. Лидка держалась на расстоянии, мучилась и страдала – природа и ее распускающаяся женская натура давали о себе знать. Молча наблюдала, жалась в сторонке, отчаянно завидовала и не спала ночами, представляя откровенные картины, как ей казалось, разврата. И однажды, на встрече Нового года – какой это был? 1921-й? (ей как раз исполнилось восемнадцать), – отбила Шурку раз и навсегда.

Как это было?

Очень просто!

Лидка улыбнулась и прищурилась, словно внимательно всматривалась в эту картину. Вот она видит в промозглом актовом зале – один маленький камин на все огромное помещение – танцующие парочки, замечает Шурку со своей злюкой и вдруг, ни секунды не мешкая, молниеносно, с разбегу, приземляется между ними на шпагат, словно прочертив государственную границу. И все, и Шурка был ее! И началось: трепетание сердца, в секунду осипший голос, влажные глаза и дурацкие бабочки в животе на подступах к лону, которые вовсе даже и не бабочки, а самое что ни на есть проявление желания, так нежно и романтично выраженное телом. Ах, сердце Лидкино теперь сладко затрепетало, а бабочки, нет, те бабочки давно уже улетели…

«Дай бог Катюле женского счастья, – подумала, вздохнув, Лидка, – дай ей бог…»

Другое дело, она сама-то просто гуляла, набирая опыта и вбирая в себя мужские души, а если вдруг Катюля соберется замуж… Рановато ставить штамп в паспорте, рановато. Анатолий, который Принц, всячески Лиду в этом вопросе – чтоб Катюле подождать – поддерживал, хотя поддерживал ее во все времена, даже когда был не согласен. Он постоянно приводил к месту и не к месту примеры из личной жизни и все сыпал поговорками и присказками, словно весь был из них соткан, хотя говорило это лишь о том, что память у него прекрасная, а собственных мыслей нет. Совсем не обязательно полностью взрослеть, на светло-голубом глазу доказывал он Кате, намекая на то, что они с Демой еще юнцы, зеленые и неопытные, только школу закончили, поэтому лучше поздно, чем не туда! И закатывался от смеха. А его любимое «готовь сани летом, а честь смолоду»? И постоянно просил не спешить, подумать, погулять, понаслаждаться жизнью, найти, в конце концов, себе для сравнения еще кого-то, ведь третий не лишний, а запасной. И свое выступление заканчивал чем-нибудь оптимистическим, вроде «жизнь похожа на лестницу в курятнике – короткая и в дерьме». И снова заходился от смеха, смачно хрюкая.

Но нет, от добра добра не ищут – дети гуляли-гуляли и все-таки решили пожениться. Это решение пришло как-то совершенно спонтанно. Они почти ежедневно вдвоем возвращались после института в квартиру на Горького, Лидка усаживала их обедать, накладывая Демочке двойную порцию, и следила, чтобы он, как маленький, съел все, чтобы тарелка заблестела и он бы отвалился от стола, расстегнув пуговку на модных джинсах. «А что вы хотите, мужичок, хоть и молоденький совсем, их прикармливать надо, уж поверьте моему опыту», – говорила она подружкам и прикормленному, скорее даже откормленному ею же Принцу. Потом дети – их так и стали в семье все называть – наши дети, им было-то по семнадцать, – шли к Кате в комнату заниматься каждый своим, потом гуляли или отправлялись к друзьям. Вечером Дема провожал Катю до дому и уезжал к себе в Теплый Стан, иногда прося трешник на такси. Аллуся с Лидой наконец-то с облегчением вздохнули, что можно ночью уже не стоять на балконе, всматриваясь в черноту и ловя каждое движение во дворе – идет девка, не идет? Доставка на дом теперь была обеспечена.

Да и Дементий прижился в семье, ездил вместе с Робертом чинить на сервис машину, Алене помогал иногда по хозяйству, если что его попросят, но сам обожал посиживать с Лидкой на кухне, с удивлением и восхищением слушая ее кружевные истории с дымком, заполняющие ее биографию, эти мифы и легенды, в правдивость которых она и сама не всегда верила. Длилось это притирание довольно долго, весь первый курс уж точно. Про родителей Дема рассказывал скупо, к себе в гости Катю особо не звал, все отвечал, что отец в командировке, мама допоздна на работе. Но поскольку с папой его успели вскользь познакомиться в Юрмале, то его наличие под сомнение не ставилось. Другое дело – мама со стороны жениха, о которой и слова не было сказано. Потом, как его приперли к стенке, рассказал, что она функционирует в протокольном отделе одного из министерств, что зовут ее Владлена, сокращенно от Владимира Ленина, и больше ни гу-гу. Видимо, должность слишком секретная и простым смертным знать подробности не положено. Ну а Крещенские в подробности и не лезли, просто волновались, в чьи руки отдают свое сокровище. Никто Катю от такой ранней женитьбы не отговаривал, решили, что если дети полюбили друг друга, так что ж разлучать, пусть начинают свою собственную жизнь, а если разбегутся – значит, судьба, зато оба обрастут опытом или чем там обрастают после развода.

Против был, как обычно, Принц, все считал всю эту затею сомнительной, говорил, что они сами еще мальки и плодиться им рано, и уж он-то в своем убедительном возрасте все понимает, особенно то, что Дементий, этот безусый гусар первой свежести, прямо скажем, однодневка. Ни опыта, ни биографии, ни солидности, ни денег, в конце концов. «Да-да, деньги играют не последнюю роль в становлении семьи. – И он поднял свой длинный, но искривленный смычком палец вверх. – На одной красоте далеко не уедешь. – Принц был хмуробров и пучил глаза. – Красоту через два десятка лет как ветром сдунет и что останется в сухом остатке? Вот именно. И зачем тогда бежать в ЗАГС? Ради момента? Уж поверьте мне, для такой девочки, как наша, его калибр мелковат». «Калибр, – вступалась Лидка, – а ты измерял калибр-то? А если это любовь, то в расчет брать не надо? Я понимаю, что тебе нечем, но все же попробуй понять