Ваш номер - тринадцатый - Евгений Соломенко

— Это почему же? — удивился Зорин.

— А потому, что швой человек в «Жвежду» уже внедрен. И давно.

— Да? И ты его знаешь?

— Жнаю.

— И кто же он?

— Я шамый и ешть! Такая вот дишпожиция!

— Что? — расхохотался Зорин. — Тебе же сто лет в обед, ты свое в органах давно отпахал!

— Штарый конь борожды не портит, — выдал Пиф Пафыч свежую мысль. — Жачем им штатного шотрудника жагружать, когда я, опытный, проверенный чекишт, их вщегда подштрахую? Да и кажне экономия: я ж для них вще жделаю и ни копейки жа это не вожьму: на одном моем горячем энтужиажме!

— Слушай, ты, энтузиаст хренов! — нахмурился Зорин. — Ты что же, стучишь на нас на всех потихоньку?

— Я на ваш не штучу. Я на ваш пишу шправки и докладные жапишки, а также рапорта и отчеты вышештоящему руководштву.

— Так ты, старый козел, что же: чужой игрок в нашей команде? — взъярился от такой наглости Зорин.

— Шам ты, Жорин, кожел! — обиделся Пиф-Паф. — Я «Жвежде» не чужой, а пишу я, шишки-коврижки, только то, что шледует! И каждый швой рапорт, прежде чем передать в органы, шоглашую ш гражданином Админиштратором.

— Ну ты и жук! — восхитился Зорин. — Это выходит, что ты — двойной агент: свои же органы любимые за нос водишь?

— Вожу, вожу! — успокоил Гном. — Их-то можно и жа нош поводить — ежли умеючи. А вот «Жвежду» еще не водил никто и никогда!

— А ну как органы проверку тебе устроят? — не унимался Зорин. — Зашлют к нам другого агента, и он скоренько раскусит, что ты им туфту толкаешь! А?

— А как же! Путалщя тут под ногами один хмыренок! — захихикал мелким бесом Пифагор. — Я его, шопляка, в пять минут рашшифровал! Штарший лейтенантишко! Фамилия, как щейчаш помню, — Шохатых.

— Сохатых, говоришь? Ну и где же сейчас этот твой лось?

— Да не лощь, а так — лощенок еще! Где он? А у наш в «Утренней жвежде». Я его шам щюда и уштроил!

Зорин плесканул коньяк мимо стакана:

— Не понял! То есть как это — к нам устроил? Пустил козла в огород?

Тут Гном опечалился:

— Я тебе говорил уже: шам ты, Жорин, — кожел! А иштория тут такая. Штарлея этого к нам «контора» не зашылала. Он опергруппу вожглавлял и швоим хмырям, которые на прошлушке щидели, дал укажание наши переговоры фикщировать! Ну и штал шоответштвующие докладные жапишки наверх направлять. Я по швоим каналам про жапишки-то эти прожнал. Ну, думаю, прошлушивай-прошлушивай! Ты у меня больше ничего в жижни не ушлышишь!

Тут Пифагор неосторожно уколол палец острой таранькиной костью («Вот же ж шволочь такая, шишки-коврижки!»). Выдернул кость, пососал обиженно ранку и продолжил:

— Одиннадцать дней я его штерег. И подштерег-таки! В выходной это было, в вошкрещенье. Этот жашшанец Шохатых вжял швою жашшанку и маленького жашшанчика и повеж их под Выборг, на Вуокшу. Гляжу: кладет в багажник гидрокоштюм, подводное ружье. «Ага, думаю, тут-то я тебя и ущучу!» В общем, жашшанка ш жашшанчиком на полянке коштерок готовят, а жашшанец их в Вуокще ныряет — охотитщя, значит. А я, шишки-коврижки, жа мышком шпряталщя…

— За каким еще мешком? — не понял Зорин.

— Да не жа мешком, тупарь ты этакий, — рассердился Гном, — а жа мышком. Мыш — понимаешь? Шлыхал, небощь, — Мыш Канаверал, Мыш Доброй Надежды?

— Ах, за мыском? — догадался Зорин, заодно поразившись географической осведомленности Пифагора.

— Ну вот же ж я и говорю: за мышком! Такая вот дишпожиция! — подтвердил удовлетворенно Пиф Пафыч. — В общем, когда он ш ружьишком швоим нырнул, я двешти граммов тротила и рванул. Брощил в воду, а шам отбежал в лешок и жатаилщя. Шлышу — бабахнуло! А в воде-то вжрыв ему по барабанным перепонкам ударил — обе порвал к чертовой бабушке.

— Убил мужика, что ли?

— Жачем — убил? Так, контужил и шлуха лишил на вщю жижнь. Чтобы наши ражговоры больше, пашкудник, не подшлушивал! Ну его жашшанка вжрыв ушлышала, к реке вышкочила, глядь — а благоверного нет нигде. А тут и я иж-жа мышка появляющь. Короче, вытащил я иж реки этого рыболова, шодрал ш него гидрокоштюм. Лежит он на травке, белый вещь, глажа жакрыты, иж ноша и ушей кровища хлещет. А я его быштренько — на швою мотоциклетку и — в Выборгшкую больницу. Так, мол, и так, мальчишки браконьерили — рыбу глушили, вот и человека чуть не убили, шволочи такие. Шлава богу, я тут шлучайно на мотоциклетке проежжал.

— Ну, это понятно, — перебил нетерпеливый Зорин. — А дальше что?

— А дальше его иж органов поперли. На пенщию по инвалидношти. А что жа пенщия у инвалида, который до штаршего лейтенанта вщего-то и дошлужилщя? Шлежы, а не пенщия! И тут я его шпашаю второй раж! Привожу в «Жвежду» и уштраиваю курьером. Адреш прочешть и передать пакет под рашпишку — для этого шлух не требуетщя.

— А за каким чертом ты его в «Звезду»-то приволок? — подивился Зорин. — Пожалел, что ли?

— Ага, пожалел! — засмеялся довольный Пиф Пафыч. — Он же, шволочь, вще нош швой шовал в дела «Жвежды». Вот, думаю, пушкай в «Жвежду» и попадет: шлушай теперь на ждоровьичко!

Тут Пифагор и вовсе залился детским счастливым смехом:

— А он, обалдуй, мне только что ноги не целует. «Ты, говорит, дядя Пифагор, меня дважды шпаш, и я — вечный твой должник!»

— А не жалко тебе было его: молодой ведь совсем мужик, и уже — инвалид?

— Я, Жорин, в пошледний раж жалел шамого щебя, и было это шештьдещят лет нажад. Меня тогда трос обалдуев Пифагорушкой дражнили, и я двинул в ухо шамого ждорового. Жа это они иж меня котлету жделали, я три дня дома отщиживалщя — щиняки отмачивал и обиду швою копил. Вот ш той поры мне уже ни ражу не было жалко — ни щебя, ни кого другого.

Пиф-Паф махнул рукой: ладно, это все быльем поросло! И подытожил:

— Так что, ежли кто еще подшлушивать наш шунетщя, я и тому тоже уши укорочу! А поэтому, Жорин, шмело говори по телефону про вще, о чем душа пожелает!

…Разговор этот состоялся полгода назад. И сегодня Зорин уже не удивился, когда Пиф Пафыч стал ему выкладывать открытым текстом:

— Ввалилищь эти оглоеды иж «Фаланги» к гражданину Админиштратору и шражу — ну его жа глотку брать: платите, мол, нам треть от ваших доходов, а мы ваш охранять будем! От вщяких там неприятноштей!

— Да, и впрямь — забавно! — усмехнулся Зорин. — А Администратор — что?

— А Админиштратор шпащибо, говорит, жа предложение, только у наш швоя охрана, шобштвенная, и второй нам не надобно! А они говорят: «Мы тебя, кожла бородатого, умыкнем на тихую дачку, а там паяльник в жадницу вштавим и припаяем тебе жадницу к яйцам, а печенку — к щележенке!» Ну, гражданин Админиштратор этим шволочам и говорит: вы, мол, штупайте пока, а я обдумаю ваше деловое предложение. Вернемщя к этому вопрошу череж неделю. Ежли, конечно, вы шами не передумаете. А они жнай щебе ржут: «Не бешпокойщя, борода кожлиная, уж мы-то не передумаем!»