Могрость - Елена Маврина

год в их деревню приехали охотники, в потемках разрыли могильник в степном леску. Ранняя осень стояла, засуха. Наутро деревня вспыхнула пожаром. Ни одна изба не уцелела. Многие погибли, но старуха твердила, что это хорлуды зарубили нечей, кости из могильника сожгли и пожаром замели след.

Аня чертила в раздумьях круги в блокноте. Сказки. Опять сказки. К нам мертвецы тянутся из устных небылиц.

– Как вы познакомились с Диной?

Окулов не раздумывая ответил:

– При весьма отрицательных обстоятельствах. Она заявилась в лагерь, требуя сжечь кости. Голосила сумасшедше. Глотов ее увез силой.

– Но ведь вы общались потом?

– О да. Потом, да. Всех потом сплотило несчастье. Полагаю, вы слышали о волках и пожаре в лагере?

– Частично. – Аня безуспешно напрягала память. – Нет. Если честно, не помню такого.

– Вначале исчез пояс с бронзовыми накладками-завитками. Отец весь извелся в поисках, вызверился на практикантов. А потом ночью к палаткам пришли волки, сотворив жуткую панику. Мы насмерть испугались. Я видел… видел, что у них кости торчат… человеческие. Господи… – Окулов уронил лицо в ладони. – Прибежали местные…

В дверь раздался настойчивый стук. «Аня! Ты меня слышишь? Ты почему закрылась? Ужинать будешь?» Аня жестом попросила собеседника подождать. Объяснения с мамой заняли около минуты. Когда она вернулась к ноутбуку, экран опять демонстрировал стену.

– Михаил Захарович! – позвала она в микрофон наушников. – Алло!

Окулов наклонился над клавиатурой, различил в окошке программы ее лицо и заполошно сел напротив веб-камеры.

– Прошу прощения. – Аня улыбнулась, но собеседник лишь деловито поправил очки. – Вы говорили, что прибежали местные…

– Да. Глотов и его брат. Лесничий – Фома или Хома, я уже не помню: неприметный мужичок. Они у леса жили.

– Они видели? Видели тварей?

– Выстрелы не пугали хищников. Глотов поджег палатку с продуктами. Благо в темноте студенты не разглядели безобразия тварей, а потом дымом застлало – горели ящики с продуктами, документы, дневники раскопок. И кости. Те ржавые кости тоже сгорели.

Аня вывела в углу листка вопросительный знак.

– Не у кого не возникло сомнений?

– Все приняли их за волков. Мне так кажется. Но вот брат Глотова. Он не выдержал… Повесился утром.

Аня с трудом припоминала отца Сыча. Он казался ей немым, слабохарактерным человеком, который только числился при лесничестве под опекой брата. Впрочем, рядом с басистым Глотовым любой выглядел слабохарактерным.

– Глотова трагедия как подкосила. В защиту Касьяна Борисовича скажу: он нам всячески содействовал. Всегда. Но поймите, его брат… одному за той стаей погнаться… Неудивительно… Я сам до сих пор, знаете ли, содрогаюсь от одной мысли. И эта гарь, – кашлял в платок Окулов. – Жженных костей. Она словно заноза в легких.

Вопросительный знак подуськивал из блокнота.

– Вы сразу уехали? – спросила Аня тонким от волнения голосом.

– Да, сразу свернули палатки. С нами же студенты! Но кошмар не закончился. Очевидно, вам это уже знакомо? Мы начали постепенно сходить с ума. – Окулов посмотрел вокруг себя затравленно. – Я и отец. Особенно отец: до последних дней бредил о могрости. – Окулов весь сжался, уронил взгляд. – Папа скончался две недели назад.

– Мои соболезнования.

Он кивнул. Посыпалась минута молчания.

– Папа дружил с вашей тетей, – вздохнул Окулов. – С ней и с Глотовым. Мы с Мариной Федоровной остались не у дел: мы ведь не связаны с могростью. Они трое – живые свидетели. Они знали, что в Слепом лесу – могильник. А ведь послушайте, ведь останки могрости развезены нечами на обширные территории, тайно перезахоронены. Тетя вам рассказывала?

– Нет.

– Что ж, простите за напоминание, – сцепил он пальцы под бородкой. – Мы надеялись уничтожить все кости, стремились выжить. Возвращались с приятелями отца в Сажной, копали вдоль холма. Искали могильник рядом с валунами – впустую. Лопатой среди корней глубоко не копнешь. Разрешения обходились Глотову дорого. Дина билась в истерике.

Аня вымученно уперлась в спинку стула. Сказки, раскопки, могильник. Недомолвки, обман, клевета. Мысли заблудились в хитросплетениях прошлого.

– И вы сбежали? – упрекнула. – Разворошили улей – и дёру. Оставили ее. Бросили.

Окулов отпрянул от экрана, челюсть задергалась.

– А-а что нам оставалось делать? – Попятился, потирая грудь и хватая оскорбленно воздух. – Выползли войнуги, а в зеркале…

– Она вам писала? Звала на помощь? Те письма, та надпись на латыни: «К зверям!»

– Не было писем. Дина звонила отцу, но какой ждать помощи? Депрессия, галлюциноз, панические атаки. Он себя забывал. Что я мог предпринять? Она мертва, вы ищите виновных, но поймите, – вплотную склонился Окулов к экрану, – на вашу тетю я не мог повлиять. Никто не мог. Неч приговорен обитать у могильника. Понимаете? Она была приговорена.

Глава 16. Зов

Вечерок выдался нудным. Вдали над поселком могущественно багровел закат. Алена поглядывала на него раздраженно, стряхивая с плеча липкий клок паутины. Каблуки туфель противно грузли в сырую почву. Она пыталась идти по тропе, но то и дело забредала в кустистые дебри, морщась от усталости и злости. Эта жуткая пытка из-за Кости. Именинник, племянник мамы, работал в мастерской Сычева, назвал половину ее класса. Сначала веселье намечалось лучшим образом. Непринужденно болтали в кафе, орали в караоке, резали торт. Праздник посетил Костя. Без своей Лоры-Коровы. Она улыбнулась, но тут же сникла от ноющей боли в щиколотке и идущей круто тропы. Выход из леса скрылся на время из глаз. Всё испортили его дружки! Этот гоблин Ярмак подначивал: «На шашлыки! На шашлыки!» И Ксюха, и Денис. Вот свиньи! Вместо того, чтобы строить глазки Косте, она теперь плелась по бездорожью от дурацких басен у костра и прогорклой вони. Алена сморщила носик, осматривая свое короткое платье и джинсовку в налете пепла. Зараза! Только бы отстиралась. Кривясь от тошноты, она откинула резким жестом с лица волосы. Гарь въелась до тошноты. Зараза! А Костя так и не вернулся. Радость совместной поездки улетучилась. Она злилась, что вела себя слишком навязчиво. Но этот Витя! Злопамятный хорек! Уперся оставаться, досаждал Косте срочным ремонтом.

Алена посмотрела на разбухающие дождем тучи. День угасал с ее надеждами. Позади раздался шелест листвы, но она не оглянулась, сердитая на сестру, избегавшую ее весь вечер, на колкие шутки Дениса, на насекомых, искусавших ноги и лицо. Алена с досадой отмахнулась от пищавшего голодно комара, упоенно представляя месть. Она прошла целый час в одиночку. Опоздали с извинениями!

Шелест стих. Алена обернулась, снисходительно всплеснув руками.

– Я не вернусь! Зарубите себе…

И сникла. Позади никого не было. Совсем. Она закрыла воротником шею, пугливо поглядывая по сторонам. Что за шуточки? Неуверенно развернулась, обогнула раскидистый клен. С каждым шагом злость, движущая