Могрость - Елена Маврина

на сына. Разразился скандал, в результате которого Аню с мамой выставили за дверь. Весь итог ее поисков – поражение. Сажной крепко увязал в обмане, химерное отражение растворилось во времени, ведь она спряталась далеко, разыгрывая в фантазии счастливый финал истории.

Аня очнулась от раздумий в подъезде. Грязные следы, серые стены. Она даже не заметила, как пришла домой. Лифт тащился жестяной гусеницей вверх. Дверной замок открылся с третьей попытки, и полумрак квартиры утащил ее в прибежище воспоминаний.

Комнаты молчали. В некой прострации Аня поела, приняла душ, после чего в пижаме в пять вечера села составлять калькуляции на блюда. Нормы расхода специй и соли в рецептурах усложняли нужные расчеты. Она выстукивала карандашом по столу, раздраженно глазея на числа. Со злостью Аня отбросила калькуляционные карты, выпила кофе и открыла браузер в ноутбуке.

Курсор прыгал с ссылки на ссылку, строки сливались в меандровый узор. Аня развернула почту спросить у одногруппницы вопросы по бухучету. В спаме висело одно непрочитанное сообщение. Она кликнула было удалить, но вдруг замерла, взволнованно вчиталась в фамилию отправителя.

Михаил Окулов: «Что вам известно о могрости?»

Долго же ты думал с ответом. Сообщение Окулов прислал вчера.

Аня написала: «Могрость убила двух людей. По меньшей мере. Мы вышли на след нечей».

Переписка завязалась спустя три часа. Аня игнорировала разговоры мамы и Тимофея, в полумраке ведя диалог с обезличенной пиктограммой профиля. Окулов отвечал односложно, прощупывая насколько она осведомлена об изворотливой гадости в Сажном. Аня настаивала на встрече, собеседник изображал незнание, а затем и вовсе прекратил отвечать на ее повторяющиеся вопросы о раскопках.

В десять вечера Аня сердито добавила напоследок: «Оно никогда не исчезнет окончательно. Отражение в зеркале. Призрак могрости».

Окулов возник спустя двое суток: «Я согласен поговорить», и выслал отдельным письмом данные для связи. Вернувшись с пар, Аня подперла дверь своей комнаты креслом, уселась за стол и запустила видеозвонок в «Скайпе».

Вызов звучал без ответа. Аня забеспокоилась, что археолог опять трусливо затаился. Окулов перезвонил спустя пять минут. Вместо собеседника на экране зеленела унылая стена.

– Алло! – обратился любезный, несколько женский голос. – Здравствуйте! Анна?

– Здравствуйте! – обрадовалась она, всматриваясь в пустые углы экрана. – Вас не видно.

В мутном квадрате возникла худая голова с залысинами. В Аню вонзились юркие глазки.

– Да, – произнес он, нервно теребя воротник великоватого свитера. – Извините. Очки упали. – Окулов нацепил на горбатый нос крупные очки и сплел короткие пальцы под острой бородкой.

Аня выдавила улыбку, не зная, что сказать. Она помнила его другим. Молодым, кудрявым, с неисчерпаемым запасом походных баек. Сейчас перед ней сидела тень того предприимчивого человека: робкая и бледная.

– Спасибо, что согласились обсудить раскопки, – заставляла себя говорить Аня. – Я смутно помню те года. Но я бывала в вашем лагере. Помню палатки и бутерброды с тушенкой.

– Да? – Он поправил очки, присматриваясь к ней. – Вы дочь Дины?

– Племянница.

– Припоминаю. Да. Отец сердился, когда вы с братом отвлекали студентов вопросами.

– Что вам известно о могрости?

Вежливый разговор резко оборвался. Ее собеседник замер, и Аня испугалась, что он сейчас отключиться. Изображение дрогнуло.

– Михаил Захарович? Я понимаю, это тайна…

– Да… – Он зашелся сухим кашлем, указательным пальцем прося минуту. – Да какая уж тайна?.. Кхэ. Простите. – Динамики затрещали хрипами. Она приготовилась услышать жуткую историю о магических артефактах, но собеседник приложил ладонь к груди и буднично произнес: – Могрость – это восточнославянское племя, уничтоженное кочевниками. Так считал мой отец.

– Племя?

– Да. Он искал его следы в Рязанской, Новгородской, Псковской областях. На Кавказе.

– Но Сажной в Ростовской области.

– Ох, куда только мы не ездили. – Окулов подавил приступ кашля в перебинтованном кулачке. – Его гипотеза касательно этого мифического племени изменялась десятки раз. Всему виной одержимость отца открытиями. Окулов Захар Игнатьевич! Имя надлежит вписать в учебники. Он угробил здоровье в поездках. – Собеседник промокнул лоб платком со страдальческим выражением. – Изначально в поисках отец отталкивался от гидронима Мокша, затем впал в штудирование «географических» фамилий, ездил по деревням с названием «Мокрица» и даже всерьез сосредоточился на этимологии слова «морось». О хазарах меня не слушал. Изучал культ Мокоши в дохристианской Руси. За двадцать три года – ни единой зацепки.

– И вдруг вы приезжаете с целой группой в Сажной?

Окулов усмехнулся снисходительно.

– Не вдруг, а вопреки моим отговорам. В году двенадцатом, если мне память не изменяет, его первая супруга прислала фотографии находки в овраге леса…

– Супруга?

– Марина Федоровна. Они развелись на четвертом курсе.

Аня косо взглянула на блокнот, буйком торчащий из рюкзака. Голова гудела от терминов. Стоило бы делать пометки.

– …бронзовый обруч жрицы, – продолжал вспоминать Окулов. – Из племени могрости. Так решил отец. Мои сомнения в расчет не брались. Мы отправились на раскопки в Сажной. Обруч, обнаруженный Диной, неожиданно потерялся. Надо было уезжать – отец заупрямился. На третий день разборки по пластам мы обнаружили остатки ритуального костра и само погребение. Вернее, не погребение, нет, – исправился озадаченно Окулов. – Мы обнаружили скелет мужчины в наборном поясе с бронзовыми накладками и треснутой бляшкой. Первокурсники с ума сходили от восторга, отец запрещал фотографировать. Я до этого не работал с костями. Не подумайте, нет, я участвовал в раскопках курганов, но этот скелет… – Окулов смолк, сцепил-расцепил пальцы, – …он отличался. Череп проломлен, кости словно… в ржавчине. Мы ведь планировали расчищать погребальные урны. Согласно гипотезе отца, в племени верили в реинкарнацию и сжигали покойников. Оставить их гнить в земле выглядело как.. наказание. Да. Думаю, да. Отец, правда, объяснял все странности тем, что могрость истребили. Печенеги или половцы. Когда уж до тризны? Извините.

Окулов опять зашелся кашлем. Аня ловко достала блокнот, ручку – черкнула пометки.

– А почему он думал, что племя сжигало покойников? – удивилась она. – На чем основывался в поисках Захар Игнатьевич, если не располагал доказательствами?

– На бабушкиных сказках, – хохотнул Окулов в скомканный платок. – Серьезно, не смотрите так. Он вырос в донской деревне. Там и наслушался басен о могрости, войнугах, нечах и хорлудах.

– Хорлудах?

– Вы верите в это?

– А вы нет?

Они обменялись испытующими взглядами. Окулов без энтузиазма завел повествование:

– Отцу бабка его много небылиц выдумывала на ночь. Наказывала: «Не гневись, Захарчик. Не кличь могрость». Бабка запирала до утра ставни от войнугов. Они в окна лазят – грызут страхи. Ругала их порослью проклятых костей. Отец вспоминал, когда соседа похоронили, пришли во дворы волки, но бабка молилась и запрещала таращиться в ночь. Могилу соседа разрыли – она слегла, но внука из дому не пустила, а с соседской внучкой и здороваться запретила. Спустя