Пока бьётся сердце - Дженнифер Хартманн

убил сотню человек, если бы это могло избавить тебя от кошмаров и принести тебе покой! И я знаю, как хреново это звучит, поверь, знаю, но я не могу позволить тебе даже на минуту почувствовать себя виноватой, ответственной за случившееся или слабой. Ты воин.

Господи боже, я извергаю эти грубые, необдуманные истины, как будто брежу под действием наркотиков или пьян до потери рассудка.

Но я никогда не чувствовал себя более трезвым и с ясной головой. Или более испуганным.

Кора смотрит на меня круглыми глазами, потеряв дар речи.

– Ох, черт… Кора, скажи что-нибудь. – Мы все так же соприкасаемся лбами и носами. Я чувствую ее мятное дыхание на своих губах и закрываю глаза, ожидая, что она назовет меня идиотом.

Кора молчит долго. Женщина, которая никогда не лезла в карман за колкостью в ответ, обрушивала на меня свои оскорбления, использовала свои слова как оружие, нехарактерно тиха. Ее ладони на моей груди, одна прямо над сердцем сжимает ткань футболки, а наши ноги переплелись вместе. Наши тела близко, слишком близко. Мы почти соприкасаемся во всех неприличных местах, и я обхватываю Кору за подбородок, словно она настоящая драгоценность.

Почему она молчит?

Наконец, Кора протяжно и прерывисто вздыхает, затем опускается на кровати на несколько дюймов ниже, пока не утыкается лицом в мою грудь.

– Спой мне.

На мгновение я возвращаюсь в тот подвал. Я возвращаюсь к тем темным ноябрьским ночам, когда я едва видел ее сквозь черную пустоту между нами. Меня убивало, что я не мог к ней прикоснуться. Я не мог протянуть руку и дотронуться до нее, держать в своих объятиях, утешить ее или прошептать на ухо, что все будет хорошо.

У нее был лишь мой голос.

Я пою «Hey Jude», гладя ее по затылку, баюкая и чувствуя, как с каждым выдохом подбородок щекочут тоненькие волоски. Мы засыпаем, свернувшись калачиком, прижавшись друг к другу. Сердца бьются спокойно и ровно, но на этот раз никакого снотворного. Нет ни капли алкоголя. Никаких угрызений совести, оправданий или того, в чем можно было бы обвинить кого-то, кроме самих себя, и без сбивающих с толку чувств, которые поселились в наших сердцах.

И хотя у меня в голове продолжает роиться целая куча вопросов, я наконец нахожу ответ на один из них.

Я знаю, что я должен сделать.

Глава 20

Пятнадцать лет назад

Мистер Адилман как заноза в заднице.

Я вожу резинкой карандаша по чистой странице своей тетради и широко зеваю, положив голову на руку. Мистер Адилман болтает о какой-то книге, которую мы должны были прочитать, одновременно слушая сообщение мисс Френч о новой ученице. Нонсенс.

– Прошу вашего внимания. Сегодня к нам присоединяется новая ученица. Давайте позаботимся, чтобы она чувствовала себя желанной гостьей в нашей школе Кэри-Гроув, – объявляет мистер Адилман.

Я отрываю взгляд от девственно-чистого листа тетради, и у меня пересыхает во рту. Входит ангел.

Серьезно. Она мне кажется настоящим ангелом, из таких, которые с крыльями, нимбом и даже, возможно, с арфой.

У нее определенно должна быть арфа.

Ее волосы с золотистым отблеском частично подобраны заколкой в виде цветка. Ее джинсовая юбка почти доходит до колен, а поверх нежно-голубого топа надет блейзер лавандового цвета. У нее массивные сандалии и самая милая улыбка, которую я когда-либо видел.

Я откровенно пялюсь на нее, возможно, даже пускаю слюни, когда мистер Адилман направляет миниатюрную блондинку к слишком удаленному от меня столу. Нервно прижимая книги к груди, она тихо садится.

– Класс, поздоровайтесь с Корабеллой Лоусон. Ее семья только что переехала сюда из Рокфорда.

Она прокашливается.

– Эм, я Кора.

– Ох. – Мистер Адилман смотрит в свои записи. – Прошу прощения. Здесь написано Корабелла.

– Да, но меня зовут Кора.

Класс скучающе бормочет приветствие, пока я продолжаю мысленно планировать наше будущее. Осенний бал и конечно же выпускной. Будет здорово, если мы в конечном итоге вместе поступим в один колледж, но отношения на расстоянии тоже не так уж плохи. Мы постараемся, и у нас все получится. К тридцати мы поженимся, купим большой дом в пригороде и к тридцати пяти у нас родятся трое светловолосых детишек. Мы будем много путешествовать, а когда выйдем на пенсию, переедем прямо к океану.

Интересно, нравится ли ей океан?

Кора бросает взгляд в мою сторону, и наши глаза впервые встречаются.

Зеленые.

У ангелов зеленые глаза.

Она улыбается мне милой улыбкой, и эта улыбка полностью принадлежит мне. Она переполняет меня, зажигает в душе огонь, и я знаю, просто знаю…

Однажды я собираюсь жениться на этой девушке.

В ту пятницу после работы я сижу на диване Мэнди, пью воду и пытаюсь собраться с мыслями. Я сжимаю бутылку в кулаке, слушая, как треск пластика смешивается с разносящимся по квартире бодрым голосом Мэнди.

– …и я не могу поверить, что Марго уходит на пенсию…

Я открываю и закрываю пустую бутылку в своей руке.

Щелк. Щелк. Щелк.

– …Она же нам практически как мама…

Щелк. Щелк. Щелк.

– …определенно собираюсь… Дин? Ты слушаешь?

Я вскидываю голову, когда Мэнди неторопливо входит в гостиную, вытирая руки кухонным полотенцем.

– Ага. Извини.

– Все в порядке? – Она склоняет голову набок, в ее карих глазах читается беспокойство. – Ты выглядишь немного бледным.

Наверное, это потому, что последние пятнадцать минут я сдерживаю рвоту.

Я с трудом сглатываю.

– Нам нужно поговорить, Мэнди. – Ставлю бутылку рядом с собой и вытираю руки о свои джинсы.

Мэнди мгновение молча смотрит на меня, обдумывая мои слова. Она покусывает верхнюю губу и нервно крутит полотенце между пальцами.

– О чем?

Она знает, о чем. Это читается на ее лице.

Черт.

– Черт… это самый трудный разговор в моей жизни.

– Дин. – Мое имя вырывается как тихий всхлип-мольба. – Не делай этого.

Я встаю с дивана и шагаю к ней с протянутыми руками. Она отступает подальше от меня, и я сдаюсь, опуская руки.

– Я не хочу причинять тебе боль…

– Тогда не надо. Я не хочу, чтобы ты делал мне больно. – Она скрещивает руки на груди, ее начинает бить дрожь. – Мы можем с этим справиться.

– Не можем. И это не потому, что ты мне безразлична… у нас была потрясающая история, и за последние пятнадцать лет я не жалею ни об одной минуте.

– Пожалуйста, остановись…

– Но сейчас я чувствую себя совершенно другим человеком. Я знаю, что прошло всего три недели. Понимаю это, но не могу объяснить, что со мной