Полуночный лихач - Елена Арсеньева

– Ой, Гошка привалил! – певучимголосом воскликнула пожилая женщина. – Соскучился, что ли? Ну, проходи,садись, выпьем.

Голос был такой знакомый! У Гоши блаженныемурашки по спине поползли при звуке этого голоса, как встарь. Сквозь сетьморщин проступили прежние черты, из-под тусклой пелены блеснули чудесные кариеглаза. Эта женщина с лицом старой вокзальной бомжихи – Шурочка?! Но ведь прошлокаких-то два месяца со времени их последней встречи, что же с нею сталось?

И вдруг до Гоши дошло: ее сифилис съел. Ни укаких родственников она не жила, а лечилась от поганой болезни, и хоть, можетбыть, излечила свое предательское женское нутро, сифилис успел поживиться еекрасотой и молодостью.

Гоша уставился ей в переносицу. Почудилось илиправда виден там жуткий провал?

Но это, выходит, что? Выходит, после леченияон тоже станет таким же? Да кто же его возьмет тогда в армию, с несмываемымклеймом позора? Он словно бы увидел, как стоит перед узкоглазым военкомом, атот зачитывает приговор:

– Нашей армии сифилитики не нужны!

И, не зная, что делать от вонзившегося в душуотчаяния, Гоша вдруг ударил кулаком в постаревшее, цинично ухмылявшеесяШурочкино лицо. Мгновение тишины, когда он сам испугался того, что сделал… Нотишина тотчас лопнула от Шурочкиного визга, а те двое парней вскочили из-застола и накинулись на Гошу. И еще тетка прибежала со двора, начала дубасить поспине кулачищами, орать:

– Пошел вон, пошел вон, сифилитик!

А откуда она это знала? Что, по нему уже всевидно?

Гоша схватил бутылку и шваркнул донышком поребру стола. Брызнули осколки, но теперь в его руках оказалось отличное оружие.Схватил и вторую бутылку… И тут все смерклось в его глазах, а в ушах стоялтолько звон, иногда прерываемый истерическим женским визгом, тяжелыми мужскимипроклятиями, криками, воплями, потом трелями милицейских свистков, сиреной…

Под звуки этих сирен две кареты «Скоройпомощи» развозили по больницам тяжело раненных парней и Шурочку, чье лицо былоисполосовано в клочья. А в милицейском «газике» везли скрюченного, избитого,потерявшего сознание от удара по голове Гошу. Милиционеры видали всякие виды,но и их потряхивало от того, что натворил этот тщедушный паренек. «Как бы вышкуне влепили! – переговаривались они между собой. – Нет, девка небосьвыживет. Годов на десять загремит!»

Шурочка-то выжила… А вот один из ее гостей,которому острый зуб разбитой бутылки зацепил яремную вену, истек кровью еще попути в больницу. То есть Гоша сел на скамью подсудимых с клеймом не толькосифилитика, но и убийцы.

– Лучше бы девка умерла, – брезгливосказал ему потом адвокат. – У тебя были бы хоть какие-то смягчающиеобстоятельства, ведь она тебя заразила. А парень ни за что пострадал. Конечно,мне удастся добиться формулировки о непредумышленном убийстве, но все равно,хреновато дело, юноша!

«Выш-ка, выш-ка…» – стучало в Гошиной наголообритой голове. Это слово напоминало удары молотков, забивающих в гробпоследние гвозди. Но ему не было страшно. Напротив – какая-то надеждавстрепенулась в измученной душе. Он осознал, что совершенно не боится смерти.Да разве может бояться смерти солдат?! Всю жизнь, и эту, которую прожил такбессмысленно, и ту, прошлую, которая таилась в нем, Гоша Замятин исподвольготовил себя к неминучей участи – принять пулю в грудь или в лоб. Но только нев спину!

Адвокат что-то говорил, а Гоша сиделзажмурясь, и мысли вихрем носились в голове, плелись в поражающие своейлогичностью кольца. Все правильно! Армия для него потеряна, тот солдат несможет прожить новую военную жизнь – значит, Гоша должен умереть, чтобывыпустить его на свободу. Так это ж хорошо! И чем скорей, тем лучше.

Но Гоша никому не сказал об этих мыслях, темболее – адвокату. Адвокат обращался с ним очень человечно. И вообще, он былхороший дядька. Гоша иногда даже тупо удивлялся, чего он, такой важный и всеми уважаемый,так с ним носится. Какой ему интерес в жалкой судьбишке?

Интерес, как выяснилось, был очень большой,потому что адвокату хорошо платили. А платил ему Константин Сергеевич Бармин,которого на коленях умолила помочь Гошкина мать. От нее отвернулась всядеревня, но не старый учитель, в классе которого сидел за партой у окна нетолько сам Гошка, но и его рано постаревшая мать – когда-то давно, много летназад. Именно благодаря усилиям Бармина хитрюга-адвокат вывернулся наизнанку иотбил-таки у прокурора молодую, непутевую Гошкину жизнь. В ход пошло все: исостояние аффекта, и месть за искалеченную мечту, и сама мечта была вынесена навсеобщее обозрение – Гошкина страсть к армии, его затаенное честолюбие, егодуша русского солдата, жившего в былые времена, вернувшаяся в наш мир, чтобыснова служить в армии…

Набившийся в зал народ временами ревел внегодовании, а порою лежал в лежку от смеха при патетических раскатахадвокатского голоса и его словесных фиоритурах, жена погибшего парня вопиладиким голосом, проклиная убийцу, но иногда тоже разражалась истерическимхохотом, прокурора явственно корежило, судья прыскала в ладошку – однаковердикт был враз и суров, и мягок: тринадцать лет в колонии строгого режима. Ноне «вышка» все-таки!

Когда зачитали приговор, в зале стало тихо.Гошка знал, что все сейчас с любопытством смотрят на него: что он, как? Завопитот ужаса или запрыгает от счастья? Он тоже таращился через решетку в эти белыепятна лиц, но видел не довольного адвоката, не обеспамятевшую мать, а худое, сседыми усами лицо Бармина.

Бармин смотрел устало, печально. Он-то знал,на что обрекло парня его заступничество! Он-то понимал, что лишил Солдатанадежды на возрождение!

И в эту минуту Гоша понял, что ненавидитсвоего старого учителя. За то, что когда-то задурил мальчишке голову историямивоинских подвигов, что читал стихи, мол, конь его зарей объят и светятсякопыта, что заронил в него эту мысль – об иной, другой, героической душе…Чепуха, откуда бы ей взяться в теле сифилитика и потомственного алкоголика, даэта душа бежит небось от него прочь, как трус в бою бежит от врага!

А главное, Гоша возненавидел Бармина за то,что старый учитель спас ему жизнь.

* * *

– Да, я, – сказал КонстантинСергеевич уже спокойнее. – Привет, Антон. Не ожидал… Что? Нина? – Онвскинул глаза на внучку и криво усмехнулся: – А ты откуда знаешь? Ах,догадался! Ну, она и в самом деле здесь. С Лапкой, разумеется. Что же еще имделать, спят, конечно. Нет, к телефону не позову: они очень устали. Может,утром перезвонишь? А это ты у нее сам спросишь, хорошо? Не знаю, стоит ли… Ну,смотри, как хочешь. Разумеется, ночью смысла нет, я тоже спать иду. Да,спокойной ночи. Передам, конечно. Пока.

Он отложил мобильник.