Весы правосудия - Виталий Держапольский

— Сирену выруби! — попросил я. — Позвонить нужно…

— Понял бос! — Сирена заткнулась.

Я достал телефон и с трепетом в душе набрал номер.

— Слушаю! — раздался в трубке до боли знакомый голос.

— Мам, я живой!

Не буду рассказывать, как прошел разговор с родителями, уже в прямом смысле слова, похоронившими сына — сами понимаете… Ну, не хотел я для них такой участи… Даже не представляю, как они пережили все, что свалилось на них за последние дни… Надо было в свое время рассказать им и про эту мою «особенность». Ведь приняли они мою историю о «будущем». Приняли, поверив безоговорочно! А я, скотина такая? Простите, меня, родные, если сможете… Хотя, нет мне прощения! Гнобить себя за это буду до последнего моего дня! Клянусь!

С Катюхой все прошло намного легче: здесь с возрастом и расшатанными нервами все не так критично, да и не настолько мы еще сроднились… Но, несомненно, какие-то сильные чувства мы друг к другу испытывали.

Выжавшись морально, словно лимон в соковыжималке, я откинулся на мягкую спинку и закрыл глаза. Некоторое время мы ехали молча, но Прохор, в конце концов, не выдержал:

— Вадимыч, ты как ваще? А то по виду — впору деревянный макинтош примеривать!

— Вот, примерно, так себя и чувствую, — вяло отозвался я, решив, что нужно отвлечься на что-нибудь «нейтральное», а то в голову опять полезли всякие тревожные мысли.

— А с этими ушлепками, что тебя зажмурили, разобрался? — живо поинтересовался он.

— Разобрался, — кивнул я.

— Быстро управился, а говорил, что полгода — год…

— Ну, человек предполагает, Прохор… — философски заметил я.

— А получатся, как всегда! — Прохор заржал, лихо обруливая по обочине небольшую пробку, время от времени врубая «крякалку», пугающую особо непонятливых «лошар».

— Согласен, обычно все у нас идет через задницу. Все планы, сука, почему-то всегда летят к чертям! — Я вновь вспомнил о своих несбывшихся свершениях.

— Слушай, Серега, я вот чего у тебя спросить хотел, — произнес каким-то неуверенным тоном мой приятель, словно чего-то стеснялся, — со мной в последние дни какая-то дикая чертовщина творилась…

Хм, а это уже интересно! Я оторвался от спинки и наклонился к водителю:

— И какая же?

— Понимаешь, Вадимыч… — замялся Прохор, видимо, не зная, как попонятливее рассказать. — У меня в последние дни с чердаком, какая-то хрень творится… Все как в тумане… Я, как будто бы и не я вовсе… И все вокруг чужое… А вроде как и мое… — сбивчиво принялся рассказывать он.

А! Вот оно в чем дело! Я догадался, что вся хрень, творившаяся с моим другом — это эффект нескольких волн, основательно покореживших нашу реальность. А поскольку Прохор очень длительное время плотно общался со мной, он, похоже, приобрел некий «иммунитет» к воздействию изменений Горчевского. Совсем незначительный, но он позволил Воронину понять и заметить, что в мире творится нечто странное.

— И весь прикол в том, — продолжал делиться со мною своими «странностями» Прохор, — что никто, кроме меня этого не замечал…

— Совсем никто? — поинтересовался я.

— Ага, — кивнул Воронин, — ваще никто! Ну я, собственно, уже и думать начал, что фляга у меня реально так побулькивает…

— А с Васьком или с Патласом на этот счет не общался? — перебил я его.

По идее, с пацанами, если не брать в расчет родителей, я общался дольше всего и, если уж Прохор заметил искажение реальности, то они должны были почувствовать эти возмущения еще более остро.

— Не-а, — помотал головой Прохор, — я же считал, что у меня чердак сорвало, даже к хорошему мозгоправу хотел записаться…

— Не надо тебе к мозгоправу, — произнес я, — все с тобой в порядке.

Автомобиль с визгом затормозил, напугав идущих по тротуару пешеходов. Возмущенно загудели клаксоны, летящих следом машин, едва успевших остановиться и не въехать нам в зад.

Прошка резко обернулся:

— Зуб даёшь?

— Да хоть два! — усмехнулся я. — Успокойся, все с твоей буденовкой в поряде!

— Фух! — с превеликим облегчением выдохну Воронин. — А то я чего только себе не передумал! А что это за хрень-то была? — После того, как первоначальный испуг прошел в его глазах светился неподдельный интерес. — Не замуты твоих новых «компаньонов»-КГБешников? Прямо психотропное оружие, внатуре!

— Направление мыслей правильное, — похвалил я Воронина, — но все намного серьезнее. И если бы не помощь конторских, хрен бы я это все разрулил… Противник попался круче вареных яиц! Да и не докрутили до конца, если честно признаться. Так, отсрочили на какой-то срок…

— Че, прям, круче тебя? — не поверил Проха.

— Уж, поверь на слово…

— Так надо было его сразу зажмурить! Чтобы, падла, нормальных людей с ума не сводил!

— Много меня жмурили? — неожиданно спросил я приятеля.

— Порядком, — не понимая, куда я клоню, ответил Прохор.

— А результат? — Я развел руками.

— Тля! — выругался Воронин. — Так он такой же? Неубиваемый?

— Прикинь! Родственничек, мля! — не удержал и я от крепкого словца.

— Внатуре родня? — искренне изумился Прохор.

— Проха, ну ты прям… — Я осуждающе покачал головой. — Тогда каждый, кто меня на пару метров под землю спровадить пытался, родня. Ну, или друган закадычный, на худой конец!

— Ага, — хохотнул Воронин, настроение которого стремительно улучшалось. -

Таких бы друзей, за хобот и в музей!

— Вот-вот… — сонно произнес я, откидываясь на спинку кресла. — Покемарю я пока, Прохор… Чет совсем вымотался…

— Кемарь, Вадимыч, — ответил Воронин, но я уже вырубился.

* * *

С утра побрился, и галстук новый в горошек синий я надел… Ага, как же! Делать мне больше нехрен, как бриться с утра. Просто, сука, привязалась как репей эта старая навязчивая песенка! И где я только её «зацепить» умудрился? Ведь уже третий месяц натуральным отшельником шлангую. И по собственной воле, такую муть слушать не буду ни за какие коврижки! Из каких только глубин моего сознания она всплыла? И не отвязаться теперь!

Я подошел к зеркалу и взглянул на свою харю, заросшую неопрятной бородищей. Внатуре отшельник, хоть сейчас в какой-нибудь дальний скит грехи свои тяжкие замаливать. А батюшка Феофан поспособствует — у него в церковной сфере натуральный блат. Я покачал головой и недовольно поджал губы. Мое отражение в зеркале тоже недовольно поморщилось, словно говоря, ну и запустил ты себя, паря!

Да, запустил! А перед кем мне здесь гладковыбритым подбородком сверкать? Один, как перст, один! Вот уже три месяца я ошиваюсь в старой квартире родителей в Новокачалинске будущего почти позабытого мною «мира без людей». Который, к слову говоря, ни разу, таки, не исчез! Виновато ли в том наше противостояние с Горчевским, либо я еще до сих пор не «врос» в созданную мною же при помощи уничтоженного перстня Соломона реальность — не знаю. Но то, что я до сих пор без проблем могу в него попасть — бесспорно.