Искупление Габриеля - Сильвейн Рейнард

– Вот и еще одна причина, чтобы радоваться возвращению Ричарда в свой старый дом. Не видать ему тихой жизни.

Габриель играл завитком ее волос.

– А ты знаешь, мне начинает нравиться твоя короткая стрижка. Тебе это идет.

– Спасибо.

– Правда, мне и длинные волосы тоже нравились.

– Они отрастут. Это я тебе обещаю.

Рука Габриеля замерла.

– У меня есть сводные братья и сестры.

– Да?

Джулия старалась, чтобы ее «да» прозвучало как можно непринужденнее.

– Когда у матери бывало дурное настроение, она часто говорила, что отец нас бросил, поскольку ту семью он любит больше.

– Представляю, каково это слышать маленькому ребенку. – Теперь тон ее голоса был серьезным и даже суровым.

– Да, – вздохнул Габриель. – У матери был неустойчивый характер, но женщина она была красивая. Темноволосая, темноглазая. – (Джулия вопросительно посмотрела на мужа.) – Я унаследовал отцовские глаза. В детстве мать казалась мне высокой. Хотя вряд ли очень высокой. Если и выше тебя, то всего на несколько дюймов.

– А как ее звали?

– Сюзанна. Сюзанна Эмерсон.

– У тебя есть ее фотографии?

– Есть, но мало. Есть и фото, где я совсем маленький.

– И ты прячешь их от меня? Почему я никогда их не видела?

– Я вовсе не прячу их. Они лежат в нашем кембриджском доме, в ящике моего письменного стола. У меня даже есть ее дневник.

Джулия удивленно разинула рот. Вот те на!

– У тебя хранится материнский дневник?

– Да. И карманные часы ее отца. Я иногда ими пользуюсь.

– Ты читал ее дневник?

– Нет. Даже не раскрывал.

– Если бы Шарон оставила мне свой дневник, я бы обязательно прочла его.

– Я думал, у тебя от матери вообще ничего не осталось, кроме памяти.

– Когда она умерла, отцу прислали коробку с ее вещами.

– И?

– Я понятия не имею о содержимом коробки. Отец запихал ее куда-то. Наверное, коробка и сейчас хранится среди его вещей. Хорошо, что ты мне напомнил. Пожалуй, я попрошу отца найти ее и показать мне.

– Я поеду вместе с тобой.

– Спасибо за поддержку. А ты много знаешь о своем отце?

– Нет, очень мало. Если не считать вчерашнего сна, в жизни мы с ним встречались всего один или два раза. Когда он умер, у меня было несколько встреч с его адвокатом. Я знал, что отец живет в Нью-Йорке со своей семьей, которую моя мать называла настоящей. Сначала я отказывался от наследства, но когда решил принять свою долю, родные отца попытались нарушить условия завещания.

– Он лишил их наследства?

– Нет, конечно. Просто за год до смерти он изменил условия завещания и включил меня в число равноправных бенефициаров. То есть я получил те же права, что и его дети. Своей жене он тоже оставил кругленькую сумму.

– Значит, ты никого из них не видел?

Габриель невесело рассмеялся:

– Думаешь, они горели желанием увидеться с незаконнорожденным родственничком? Они привыкли считать себя единственными наследниками богатого человека. И вдруг их, образно говоря, заставили подвинуться.

– Прости, что затронула эту тему, – прошептала Джулия.

– Мне нет до них дела. Я не считаю их своей родней.

– А как звали твоего отца?

– Оэун Дэвис. – Габриель приподнял ей подбородок. – Я ответил на твои вопросы. Когда вернемся домой, я покажу тебе снимки. Но пообещай мне, что не станешь разыскивать родственников отца. Даже не попытаешься.

Лицо Габриеля было почти каменным. В его глазах Джулия прочла не только нежелание копаться в прошлом. Там было что-то еще, совершенно непонятное ей.

– Обещаю, – сказала она.

Габриель притянул ее к себе, уложив ее голову на свое плечо.

Август 2011 года.

Ферма близ Эссекс-Джанкшн, штат Вермонт

Пол сидел на кухне отцовского дома перед включенным ноутбуком. Было почти семь часов вечера.

Вот уже две недели, как он вернулся из Англии. Каждый день он садился за электронное письмо к Джулии и каждый день убеждался, что не может писать.

После Оксфорда Джулия ему написала. Ее письмо было бодрым, полным юмора. Недавно она прислала еще одно, в таком же духе. Второе ее письмо пришло из Италии. Джулия настоятельно рекомендовала ему, как только он снова окажется в Риме, посетить ватиканские музеи. Как будто ему требовались эти рекомендации. Как будто он и так не помнил, что она замужем и сейчас весело проводит время в Европе. А рядом – муж, который на десять лет ее старше и имеет отвратительный, взрывной характер. Наверное, весь ум мужа направлен сейчас на то, как бы убедить ее отодвинуть планы о докторантуре и завести ребенка.

Придурок.

Пол был заядлым регбистом. Крепким, твердо знающим, что делает. Но эта миниатюрная девчонка из Селинсгроува что-то перевернула в нем вверх тормашками, и сейчас Пол боялся осуществить задуманное.

– Какая чушь, – пробормотал он.

Чтобы написать письмо, нужно просто начать его писать. Пол написал фразу, затем другую. Мысли потекли в нужном направлении. В это время в заднюю дверь постучали.

Интересно, кого это еще принесло? Пол встал и открыл дверь.

– Привет!

На пороге стояла Эллисон, держа в руках две большущие кружки кофе из кондитерской «Данкин донатс».

– Я подумала, что ты не откажешься от кофе.

Пол молчал. Эллисон заставила себя улыбнуться:

– Ты занят диссертацией? Не стану тебе мешать. – Она подала ему кружку. – Я сейчас уеду.

– Подожди. Проходи в дом.

Эллисон поблагодарила, прошла в кухню и села напротив:

– Я знала, что ты вернулся из Англии. Но от тебя – ни слуху ни духу.

– Я был занят, – с плохо скрываемым раздражением объяснил Пол. – Моя научная руководительница жутко недовольна, что я срываю сроки. В общем, начистила мне задницу. К сентябрю нужно много чего сделать.

– А как твоя поездка в Англию?

Пол глотнул кофе и одобрительно чмокнул языком.

– Съездил удачно. Лекцию приняли хорошо. Вот, со своей руководительницей пообщался.

– Онатам тоже была? – спросила Эллисон, зажав в руках кружку.

– Ее зовут Джулия, – резко ответил Пол.

– Почему же, я помню, – без малейшей обиды сказала Эллисон. – Мы с ней однажды встретились. Кстати, на этой кухне.