Золушки нашего Двора - Лесса Каури

Фирона рю Воронн открыла глаза и, поднявшись, склонилась в реверансе.

– Прошу меня простить, муж мой, но наш разговор окончен. Покинув твой дом, я приняла решение окончательно и бесповоротно. Мои чувства к тебе, о которых ты прекрасно знаешь, никакой роли более не играют. После окончания свадебных празднеств ты отправишься в Крейский дипкорпус без меня!

Она сделала осторожный шаг в сторону, выходя из укрытия, образованного его телом, и понесла себя, как бригантина, танцующая на верхушках волн. Прочь из прошлого…

Прочь!

* * *

– Ты чего стоишь, как статуй, братец? – поинтересовался запыхавшийся Дрюня.

– А ты чего дышишь, как конь после скачки? – в тон ему ответил его величество, у раскрытого окна с наслаждением вдыхающий морозный вечерний воздух.

Солнце уже садилось, однако тьма Вишенрогу не грозила: город накрыла светящаяся магическая сеть, украшенная так любимыми ласурцами цветами, бабочками, корабликами и птичками. Внизу, во дворе, драгобужская делегация толпилась вокруг механического чуда – главного подарка Гильдии механиков. Танцевать, по понятным причинам, уважающие себя мастера не спешили.

– Прошлись с Ванилькой в конской кадрили! – хохотнул шут. – А нынче она меня отпустила посмотреть, как ты тут!

– Какая забота, ну надо же! – проворчал Редьярд, и вовсе отворачиваясь от зала.

Шут устроился рядом. Теперь оба стояли, навалившись грудью на подоконник, как школяры на переменке.

– Ничего не хочешь мне сказать? – осторожно поинтересовался Дрюня.

Редьярд покачал головой.

– Ну, тогда я за двоих! – констатировал шут. – Мнится мне, ОНА приходила вовсе не вредить. Помучить себя. Помаяться… Вот как ты сейчас! Я ЕЕ разглядеть-то толком не успел – увидел лишь нечто вроде воронья, черное, лохматое! А далее взглянул на тебя, и едва сердце не выскочило! Нельзя, твое нервическое величество, так лицом искажаться!

Король молчал, будто язык проглотил.

– Да оживи ты уже! – рассердился Дрюня, пихая его локтем. – На тебя смотреть страшно! Может, она тебя заколдовала? Чары наложила? Давай позову Никорин и Жужина?

– Слушай, дурак, отстань, а? – в сердцах рявкнул его величество. – Думать мешаешь!

Дрюня надулся.

– Раз так, я тебя покидаю. Пойду и дальше с зазнобой по углам обжиматься, а ты завидуй, братец!

– Ну слава Пресвятым тапочкам! – вздохнул Редьярд, посмотрев в удаляющуюся шутовскую спину.

– Ты мне только скажи ее имя, – неожиданно вернувшись, пристал тот. – И я уйду, клянусь, до утра! А то все ОНА да ОНА! Как к кастрюле, ей-ей!

Король взглянул на него с ненавистью. Невинное выражение Дрюниного лица ясно говорило о том, что в этот раз он не отстанет.

– Эстель, – сдержав рвущийся из груди вдох, произнес его величество имя, которое пытался забыть. – Ее зовут Эстель.

Шут развернулся на каблуках и тут же ушел.

Редьярд с тоской посмотрел в открытое окно. Подмороженная гавань была залита призрачным светом луны, напоминавшим мягкий саван. Ярко освещенный порт бросал на воду огненные отблески, словно предтечи свадебного фейерверка, который должен был состояться, как только совсем стемнеет. Море всегда было прекрасным, но короля манил лес. Как наяву он видел узкую тропинку, убегающую в чащобу, и себя в плаще с капюшоном, надвинутом на лицо. Уходящего по ней без оглядки…

* * *

Оранжевые глаза сузились.

– Вы позволите покинуть вас, ваше высочество? – пробормотал полковник Торхаш, развлекающий беседой новобрачных между танцами, и, отдав честь, двинулся сквозь толпу ко входу в зал.

Там, застыв в проеме ледяным изваянием, стояла архимагистр Никорин в платье серо-стального цвета. Скромное, украшенное лишь кружевами в алмазной россыпи, одеяние подчеркивало белизну кожи и сияние огромных голубых глаз владелицы и, несмотря на сдержанность, казалось роскошнее и богаче расфуфыренных платьев придворных дам, невольно притягивая к Ники все взгляды.

Музыканты сменили тему, заиграв менуэт. Мурлыкающая музыка разбила толпу на две части, двинувшиеся навстречу друг другу, чтобы сплестись в изысканном узоре.

– Добрых улыбок, архимагистр, – Лихо остановился прямо перед ней, – вы танцуете?

Никорин подняла бровь.

– Теплых объятий вы мне не пожелали, полковник!

– Выражение вашего лица способно заморозить птицу в полете, – усмехнулся оборотень, – какие уж тут теплые объятия… Улыбайтесь, Ники!

Та демонстративно улыбнулась одними губами и протянула ему руку, позволяя ввести себя в хоровод танцующих. Оба церемонно поклонились друг другу.

– Как поживают ваши ученики, Лихай? – поинтересовалась архимагистр, разыскивая взглядом в толпе герцога рю Вилля, осмелившегося пропустить ее появление. – Слышала, вы уговорили его королевское высочество Аркея объединить два потока учеников – людей и оборотней. И задали всем одинаковую планку физической силы и выносливости. Многие ли из человеческих детей после этого выживут?

– Выживут все, не извольте беспокоиться, – Лихо обнял ее за талию и развернул в танцевальном па, – но обучение закончат не все. Если люди хотят служить бок о бок с нами, им придется не уступать нам ни в чем!

Произошла смена пар, во время которой оба улыбались новым партнерам так любезно, что у тех случился затравленный вид.

– Это напоминает геноцид, – заметила Ники, когда они с оборотнем снова оказались в паре. Она придвинулась ближе, чем позволял этикет. И спросила с нарочитым придыханием: – Чего вы добиваетесь?

Полковник тесно прижал ее к себе и повел в сторону, путая выверенный орнамент менуэта. Когда он развернулся, не отпуская партнершу от себя и меняя направление движения, его красная коса ощутимо хлестнула ее по плечу.

Танцующие невольно расступились, чтобы не угодить под траекторию пары, резкой, как движения двух заточенных лезвий. Музыканты смутились, а затем бубен первым означил ритм странного танца с пластикой языков пламени, напоминающего одновременно движение военных на плацу и матросские драки в таверне. Ему вторила скрипка, затянув мелодию и тоскливую, и завораживающую.

– Равенства, – шепнул Лихо ей на ухо, касаясь губами. – Люди боятся нас потому, что мы сильнее и быстрее. А я не хочу, чтобы ты меня боялась…

Никорин, отпрянув, взглянула на его губы. Отдаваясь партнеру в танце, она позволяла ему делать со своим телом что угодно и получала удовольствие от того, как он владел ею, как выверял каждое движение, превращая ее в свою тень. Но это вовсе ничего не означало.

– Я сильнее тебя, Лихай, – не отводя взгляда от его чувственного рта, произнесла она.

– Лихо, – снова шепнул тот, прогнав первую волну жара и озноба по женскому телу, – Лихай – слишком официально.