Воевода - Вячеслав Перевощиков

– Лишь один человек из моих слуг остался в живых, – посол указал пальцем на пленного. – И тогда подлые русы переодели его в кангарский наряд, чтобы снять с себя вину и обманом возложить ее на плечи вашего благородного князя.

– Смерть русам! – закричали сразу несколько голосов.

В ответ на эти крики вся печенежская знать мгновенно утратила свою степенность и важность и взорвалась звериным ревом и яростным блеском выхваченных клинков, на которых плясали багровые отблески пламени.

– Это ложь! – выкрикнул Верен, но его никто не слушал.

– Убейте их! – завопил с перекошенным от злобы лицом Куеля. – Всех, кроме женщин, убейте!

Старшой не стал ждать, когда и как печенежские воины начнут выполнять приказ своего князя, а бросился к своему скакуну, повод которого предусмотрительно не отпускал во все время разговора. Серый жеребец, предчувствуя битву, уже нетерпеливо ржал и свирепо скалил длинные передние резцы своих лошадиных зубов. Старшой мог бы тут же вскочить в седло, но чутьем воина почувствовал, что это ему сделать просто так не дадут, и обернулся на тех, кто грозил ему смертью. И вовремя, ибо успел увидеть с десяток готовых выстрелить луков. Верен не отдавал себе отчета зачем, продолжал тащить за собой пленного, но тут мгновенно понял для чего ему нужен этот никчемный человек. Богатырская рука мгновенно дернула пленного на себя и вверх, превращая его в подобие живого щита. В ту же секунду десяток печенежских стрел, с хлюпающим звуком разрываемой плоти, вонзились в несчастного. В руке Верена осталось похожее на громадного ежа истыканное множеством стрел бездыханное тело. Он в гневе бросил его к ногам Куели и, вскочив в седло, крикнул на языке кочевников:

– Предатель! Будь ты проклят, предатель!

Страшное оскорбление для кангарских воинов, все еще пытающихся соблюдать законы воинской чести. На большую речь у Верена просто не было времени, ибо боевые луки в руках печенежских стрелков вновь натянулись, готовя новых смертоносных посланцев. Встречу с ними надо было избежать любой ценой, и он, пригнувшись, всадил шпоры в дрожащие от нетерпения бока жеребца, выхватывая притороченный к седлу щит. И вовремя: едва его рука успела вскинуть это прикрытие, как в него градом застучали злые печенежские стрелы.

– Не стрелять! – долетел до него крик Куели. – Этого брать живым! За ним, скорее!

Потом князь вновь затрубил в рог, посылая куда-то в ночь свой приказ. Больше Верен ничего не слышал. Жеребец яростно бил копытами, стремительно унося его в ночь, подальше от летящих вдогонку стрел. Что означал этот звук рога, Верен не знал, но ему это показалось странным и недобрым знаком, и, зная хитрость Куели, он решил сделать совсем не то, что должен был сделать всякий, кто хотел сбежать от кангар.

Бег своего скакуна он направил не прямо к броду, где его, быть может, ждало спасенье, а в другую сторону, туда, где вдоль реки тянулись загоны для скота, окружавшие степной поселок плотным кольцом. Так он рассчитывал, уводя за собой часть погони, разделить силы печенегов, запутать их и сбить с толку. Сам же Верен не боялся заблудиться и потеряться в ночи, поскольку не первый раз гостил у Куели и хорошо знал все окрестности. Вдруг он услышал совсем рядом позади себя быструю дробь бьющих в сухую землю копыт. «Неужели кочевники так быстро успели вскочить на коней и уже догоняют меня», – мелькнула в голове испуганная мысль, и ночной мрак, словно услышав ее, дыхнул в лицо влажным холодом. Ночной бой с погоней не сулил ничего хорошего. Верен знал, как ловко кочевники способны кидать арканы даже ночью на звук копыт, и не увидеть летящей петли значило, что в следующий миг ты окажешься выбитым из седла, и, сдавленного удавкой, тебя поволокут по степи вслед за скачущим конем того, кто бросил аркан. Он пригнулся ниже к холке коня и выхватил меч, чтобы успеть рассечь волосяные нити аркана до того, как кочевник затянет петлю. Но тут из мрака, сквозь топот догоняющих его лошадей, до него долетели знакомые голоса:

– Старшой, старшой, погоди! Это мы!

Верен немного придержал своего жеребца, и уже через секунду его догнали двое ушкуйников из каравана, которых он узнал по голосам. За ними слышался топот коней настоящей погони.

– Вот что, ребятки, – на скаку крикнул Верен. – Тут слева у печенегов загоны. Так надо бы им скот по степи распустить, чтоб погоня отстала.

– Лады, старшой! – откликнулись ушкуйники и стали на скаку гикать и щелкать бичами.

Вскоре в сумеречном свете звезд бледной летней ночи замелькали темные пятна встревоженных шумом животных. Верен выхватил меч и с ходу срубил одну из жердей загона, потом другую. За ним следовали ушкуйники, довершая начатое дело ударами плетей и сбивая устоявшие жерди. Так они промчались две сотни шагов, подсекая на ходу опоры изгородей и пугая скот, а потом повернули к реке. За их спинами с шумом валились жерди заборов и разбегался испуганный скот. Погоня, которая была послана за Вереном, теперь постоянно натыкалась на мечущихся животных и сильно отставала. Старшой пригнулся к лошадиной гриве пониже, чтобы слиться с разбежавшимся скотом, и потихоньку поскакал вдоль речки обратно к броду. Ему не давала покоя мысль о Русане: смогут ли отроки пробиться через печенегов, смогут ли защитить девушек и увести их на ту сторону реки? За себя он не беспокоился, злорадно вспоминая слова Куели: «Этого брать живым», которые давали некоторую надежду на то, что печенежский князь сохранил какие-то остатки совести и с ним еще можно будет договориться. «Видно, гад, еще не забыл, как мы вместе пили, – объяснил Верен для себя странный выкрик Куели, – иначе для чего еще ему нужно сохранять мне жизнь».

Пока все эти мысли вихрем пронеслись в его голове, серый жеребец продолжал скакать легкой рысью и вскоре обогнул склон холма, который, пристроив на своей плоской макушке поселок кочевников, здесь, словно рассерженный кот, выгибал упрямым горбом прежде покатую и терпеливую спину. Едва Верен миновал этот горб, как сразу же увидел огонь, ярко горящий у брода. «Видно, печенеги уже пытались прорваться через заслон у брода, и наши подожгли бочонок с дегтем», – подумал он, всматриваясь в мелькающие по берегу реки тени. Серый жеребец под Вереном шумно фыркнул и, тряхнув головой, резко прибавил ходу, но не узда и не веление всадника заставили его это сделать, а пробудившийся древний инстинкт, который заставляет закипать кровь всякого, кто хоть однажды слышал Голос Битвы.

Светлое пятно от горящей на берегу бочки быстро приближалось, и вскоре Верен видел весь берег отчетливо, а также множество трупов людей и животных повсюду, среди которых метались печенеги, стреляя в смутно различимые очертания перегородивших брод телег. Видно, кочевники никак не ожидали нарваться здесь на этот заслон и потому, потеряв опытных воинов, которые руководили ими и вели их в бой, теперь бестолково суетились, продолжая перестрелку в невыгодных для себя условиях. «Стало быть, первый натиск наши отбили», – радостно подумал старшой. Но в тот же миг в его голове шевельнулась другая беспокойная мысль: «Эх, если бы это было на русской границе, то этого бы и хватило, чтоб степняки тут же ушли восвояси, ну а здесь, в их владениях, они на этом, конечно же, не успокоятся».