Шведское огниво - Сергей Зацаринный

– У кого в Сарае можно занять денег? Тысячу сумов. Без залога.

– Для человека. которого здесь никто не знает, ты слишком много хочешь. За такие деньги твой князь все лето с Новгородом воюет. Теперь вся его добыча уйдет в бездонный карман наместника Крыма.

– Товар того стоит. – Алексий вдруг цепко схватил наиба за руку и захрипел, как будто его душили: – Скажи, а можно его выкрасть? Помоги! Неужели нельзя ничего сделать?!

– В любом случае этим не пристало заниматься помощнику Сарайского эмира, чей долг – охранять закон. Ты обращаешься не по адресу. На твоем месте я бы оставил эту мысль. Тем более сейчас, после того как ты встречался с пленником. Подумай, что будет, если теперь с ним что-нибудь случится. Враги твоего князя сразу скажут Гедимину, что это его рук дело. Помнишь Кончаку, сестру Узбека?

Пятнадцать лет назад московский князь Юрий Данилович нежданно для всех стал зятем самого хана. Он приехал в Орду с жалобой, денег не было, дела не шли, и вдруг судьба улыбнулась. На Русь Юрий Данилович вернулся не только с молодой женой, которую срочно окрестили именем Агафья, но и с ярлыком, да еще в сопровождении татарского баскака. Удача так вскружила голову новобрачному, что он, почуяв силу, стал задирать тверского князя, своего давнего врага. Силенок не хватило. Баскак в драку встревать поопасился, а сам Юрий едва унес ноги, оставив в руках победителя молодую жену. Ее привезли в Тверь, поселили со всем почетом, но в животе и смерти один Господь волен. Померла Агафья нечаянно-негаданно. В смерти ее сразу же обвинили тверского князя Михаила. Взбешенный Узбек вызвал его в Орду, где тот вскоре и принял мученическую кончину.

Намек Алексий понял:

– Придется мне уезжать только с рассказом.

– Боишься, что за это время пленника перекупят?

– Всяко может статься. Купец верно говорил: закамское серебро сейчас многих поманит. Ты меня обещал со старичком познакомить. Сказочником.

– Со вчерашнего дня куда-то запропастился. Погода, сам видишь, какая стоит. Пригрелся где-нибудь в теплом углу. Как появится, я за тобой заеду.

Монах направился в свои покои, а Злат остался под дождем в темноте. Рядом за углом был двор сестры, но ему никак не хотелось возвращаться в свою холодную неуютную келейку. Он развернул коня и тронулся рысью обратно, в направлении постоялого двора.

Друзья его уже вернулись из кельи к очагу и, конечно, сочли оставленные пироги с медом своей добычей. С ними сидел и сам хозяин. Погашенная лампа была отодвинута на темный край стола. Здесь текла неспешная задушевная беседа, какие любят долгими вечерами вести мирные простые люди, которые никуда не торопятся. До Злата долетели последние сказанные слова. Собравшиеся за столом говорили на своем родном языке. Наиб вспомнил, что все они мохшинские, в разное время и разными путями занесенные из далеких лесов в блистательную столицу грозных ханов, на степные берега великой реки. Когда собеседники, обернувшись к нему, замолчали, он даже слегка пожалел об этом.

Правда, Туртас молчал и до этого. Отвернувшись к очагу, он пристально вглядывался в пламя, о чем-то думая.

– Вот хорошо, что ты вернулся! – искренне обрадовался Сарабай. – Я велел гуся зажарить, а они уже пирогов наелись.

Хозяин уже начал привыкать к присутствию Злата и, похоже, считал его почти своим.

– Мой спутник не обидел тебя?

– Пять иперперов! За пару пирогов и кувшин меда! Передай ему, чтобы заходил почаще. Ему комната не нужна?

– Помалкивал бы ты уже про свои комнаты. Постоялец твой так и не нашелся.

– Даст бог, к лету забудется! – беспечно отмахнулся Сарабай.

Злат повесил сушиться плащ у очага и примостился возле Туртаса, блаженно вытянув ноги к огню, как уже давно хотелось.

– Сарабай!

– Аюшки?

– Тулуп мне опять принеси. У тебя заночую.

Хозяин выскочил в свои покои.

– Ведьму решил подловить? – усмехнулся Туртас, оторвавшись от огня. – Чего вдруг удумал?

– Ты же тоже останешься здесь?

– Птички покормлены, вода налита. Старик, видно, сегодня уже не явится. Чего мне там одному слушать, как ветер в вербах гудит?

– Что-то раскисли мы с тобой. Я тоже не хочу идти домой.

– Нет у тебя дома, – жестко сказал Туртас. – Как и у меня. Дом – это жена, дети.

Оба долго молча глядели в огонь. Только притихший Илгизар вздыхал за спиной.

– Историю я одну вспомнил. Тем же летом случилась, как хан Тохта умер. Я тогда был кошчи – ханский соколятник. В степи дело было. Лето жаркое стояло, и двор откочевал севернее, ближе к Укеку. Тохта вообще те края любил. Многие тогда даже считали Укек столицей. Как раз середину года по-монгольски собирались праздновать, полно народа съехалось. Каждый хочет свои шатры на почетное место, к хану поближе. Нас с голубями и соколами отселили подальше. Пока не нужны. Вдруг скачет посыльный: беги срочно к хану! Буде в голубях нужда – сразу письмо бы привезли, вздумай хан внезапно на охоту отъехать – велели бы соколов прихватить. А я-то зачем? Дело оказалось невиданное и зловещее.

Рассказчик замолчал, нарочно нагнетая напряжение. Зачем? Злат насторожился: с чего вдруг потянуло этого матерого филина на страшные сказки? Поди, неспроста.

– Говорил со мной Тохта с глазу на глаз. Оказалось, на его маленькую дочку напал беркут. Та только-только ходить начала. Играли с нянькой возле юрты. Та ее буквально на несколько шагов отпустила, как вдруг с неба орел упал. Хорошо нянька была совсем близко, да и не робкого десятка. Едва еще тень мелькнула, как она к ребенку бросилась. Тот только и успел зацепить девочку за шею. Когти у беркута как бритва. Придись удар лапой хоть чуток в сторону – ничто бы не спасло девчонку. Повезло. Рядом старуха оказалась из тех, что кровь заговаривать умеют, сразу ребенка перевязали. Пока лекарь прибежал, та уже с матерью смеялась, опять играть просилась. Дочка эта у хана самой младшенькой была. Он в ней души не чаял.

– Баялунь? – словно ни к кому не обращаясь, спросил Злат.

Бывший ханский кошчи усмехнулся:

– Сразу на нее подумал? Вот и Тохта тоже. Слишком приглянулась ему молодая жена – мать этой девочки. Много времени с ней проводил. Она из наших краев была. Красавица, каких мало. Я ее знал хорошо. Они с моей сестрой подругами были. Только одна Урук-Тимуру в жены попала, а другая – самому хану. Она-то молодая была, беды не чуяла. А Тохта был не лыком шит. Чутко нос по ветру держал. Понимал, что