Сын за отца отвечает - Александр Анатольевич Пересвет

— Палата под охраной. Документы предъявите!

Ага, интересно. Показать ей офицерское удостоверение и поставить раком? То есть, по стойке «смирно». Однако настроение было хорошим, поэтому он спросил заботливо:

— А у тебя, родимая, есть документы, подтверждающие твоё право спрашивать документы?

Тётка, чувствовалось, поплыла. Явно не привыкла получать такой наглый и уверенный отпор. Пауза затянулась.

— Ладно, во-оин-н, — с непередаваемой офицерской интонацией, употребляемой в русской армии, наверное, со времён царя Гороха, проговорил Кравченко, — свободна пока. Доложись караульному начальнику, чтобы приказал тебе изучить «Устав гарнизонной и караульной службы».

И прошёл в палату. К Ирке.

Толстуха не сделала попытки ему помешать.

* * *

Ирка лежала на койке бедная и бледная. Левая рука поверх одеяла была перевязана от плеча и до локтя. Правая скула, как раз обращённая к Алексею, багровела большущей гематомой — тут, видать, и приложило ударной волной. Голова перевязана. Глаза глубокие, словно запавшие в синеву подбровья. И вся она казалась маленькой и как будто усохшей. Господи, да она как котёнок, брошенный в подворотне!

Кравченко грохнулся перед нею на колено, как перед знаменем части. Нежно, но крепко взял в ладони предплечье её правой руки, приподнял к губам и стал целовать. К губам прикасаться пока побоялся — мало ли, вдруг там у неё что болит из-за перенесённого удара.

Лицо Ирки осветилось, а в запавших глазах проснулись огоньки. Показалось, что сиреневые. Хотя глаза у неё — он помнил прекрасно — карие.

— Лёшечка, — прошептала она воздушно. — Лё-шеч-ка-а… Ты пришёл!

Алексей всё-таки решился прикоснуться к её здоровой щеке губами.

— Я ещё вчера приходил, — ах, глупо, будто оправдываешься или, ещё хуже, хвастаешься, обругал он тут же себя. — Не пустили, эскулапы фиговы! Тебя вон как охраняют, даже, вон, сегодня пришлось прорываться.

Это он попытался перевести свою ошибку в шутку.

Удалось не совсем. Да ладно. Главное, посидеть с человеком, поговорить о чём. Чая хоть заварить — вон чайник на столе! Конфетками угостить, её любимыми, шоколадными… Опять же, мандаринки абхазские, уж неведомо каким путём залетевшие сюда, в войну и нищету Луганска первой зимы независимости.

Сегодня он будет ублажать свою девочку! Как сестричку! Дальнейшее время он честно стремился доставить ей хоть сколько-то радости. Передал новый телефон с новой симкой, с обозначенным в списке контактов его, Алексея, новым номером. Передал приветы от всех знакомых, от её матери и сына, сказал про их желание навестить её сегодня после обеда. Подсовывал мандаринки, конфетки…

Доложил ей про перешедшее уже в категорию забавных происшествие на дороге, поведал, что через хозяйку квартиры следствие уже пало на след злодеев, рассказал пару баек про контузии, после которых в людях открывались необычные способности. Изящно, как ему показалось, уклонился от ответа на вопрос, где же ночевал, оказавшись без жилья. Мол, сначала посидел с водителем Митридата, затем рванул в расположение, там ребята встретили, с ними говорили… В общем, пару часиков сна и урвал всего. А утром уже с Томичом на квартире подбитой встретился…

Глаза Ирины вдруг обратились куда-то за него. Алексей обернулся. В щели приоткрытой двери торчала голова давешней охранницы. Алексею захотелось выстрелить ей в рожу. Правда, напитавшийся образами смертей разум тут же подкорректировал желание: запустить шваброй, обутой в мокрую тряпку. Но так, чтобы дуру-ополченку вынесло отсюда кверху ногами.

— Свалила отсюда, боец! Мухой! — с угрозой рыкнул он. — А то я не посмотрю, кто такая, мигом трахну и по лестнице кувырком налажу!

Рожа в двери скривилась, но утянулась назад. Дверь закрылась.

Ирка хихикнула:

— Она теперь не уйдёт…

— Почему? — механически откликнулся Алексей, тоже улыбаясь от радости, что у его женщины действительно должно быть всё в порядке, раз она в состоянии смеяться.

— Будет ждать, когда ты её трахнешь, — пояснила Ирина. — Это ей нечасто перепадает с её внешностью…

Нет, не бывает великодушных женщин!

И кстати, почему он сказал «трахну»? Имелось-то в виду… А-а, блин! В присутствии интеллигентной Ирины, учительницы в довоенной жизни, язык не повернулся произнести глубоко народный синоним интеллигентского слова «ударю»! Вот и… Блин, неловко как получилось-то! Да и перед тёткой этой тоже…

Однако непонятная ополченка с её навязчивым вниманием заставила его насторожиться. Полного доверия ни у кого ни к кому, кроме ближайших родственников и друзей. Потому как война. Прос… пал гуманитарку — умирай с голода. Социальные столовые начали открывать совсем недавно, с ноября. И мало их. Особенно на периферии. А больше многим кормиться и не с чего… Но всё же настоящей подляны люди этой войны друг от друга не ожидают. За исключением политического уровня, конечно. Хотя…

Впрочем, там речь идёт уже о подлянах масштаба той, на которой в буквальном смысле слова сгорел хороший человек Сан Саныч Бледнов. Этот уровень уже не подлянами играет… И даже не смертями, а…

А полным уничтожением.

Ладно, дело не в этом, как говаривал дорогой шеф «Антея».

Просто переступила тётка где-то грань, где здоровое недоверие превращается в не менее здоровое подозрение. Ну, или должно превратиться, ежели жизнь дорога…

Алексей тихонько поднялся с колена и тихонько, на цыпочках прокрался к двери. Приоткрывать не стал — не такой дурак, как эта хабалка ополченская, — но аккуратненько лёг на пол возле двери и приник ухом к щели под нею.

Краем глаза отфиксировал вторую койку в палате, попавшую в угол зрения. Не заправлена, но пустая. Соседка была, но куда-то смылась. Когда? Зачем? Когда вернётся? А если сейчас?

Снаружи доносилось лишь какое-то бухтение. Ополченка явно с кем-то говорила и явно по телефону, но о чём — не разобрать. Караульного начальника вызывала? Да ладно, не надо песен! Нет у неё караульного начальника, по всему видно! Тогда что за охрана такая?

Он упруго поднялся на ноги. Вот ведь чёрт! И от Ирки он уйти не может!

Он вернулся к её постели. И вовремя. Открылась дверь.

Алексей едва не выхватил пистолет, вновь ожидая, что придётся окорачивать зарвавшуюся и — параллельно сознание его всё более утверждалось в этом выводе — крайне подозрительную ополченку.

Но то вошла соседка по палате. Судя по умелому макияжу и общей ухоженности, довольно обеспеченная женщина. Поздоровалась, пристроилась на своей койке. Послушала, как Ирка звонит с новой симки домой и успокаивает маму, молвила: «Ну, не буду вам мешать», — и снова ушла.

Вот тогда, помолчав с полминуты, во время которых неотрывно изучала лицо Алексея сухими, почти воспалёнными глазами, Ирка и проговорила:

— Ты теперь меня бросишь?

Он даже не растерялся — просто