Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ - Коллектив авторов

неверным употреблением фигуры. С такими асхематонами мы встречаемся в газетной журналистике нередко. Типичный случай — врезка в текст (ее можно считать графической фигурой), выбранная таким образом, что не только не помогает понять текст, но и затрудняет его понимание. В этом случае смысл текста приносится в жертву поднятию общего градуса сенсационности, несмотря на то что ход этот очень часто оказывается холостым. Частотность приема закономерно превращает экспрессию в стандарт, как о том в 1971 году и писал В. Г. Костомаров.

В устной журналистике мы привыкли к однообразному, но по крайней мере не контрпродукивному для содержания интонационному рисунку. Он позаимствован из мира рекламы и основан на известной схеме AIDA (Attention, Interest, Desire, Action — Внимание, Интерес, Желание, Действие). В целом интонационное сопровождение схемы «внимание — интерес — желание (сделать покупку — в рекламе, вызвать эмоцию — в журналистике)» выстраивается правильно. Но в письменной журналистике соответствующего ему синтаксического сопровождения нет. Схема, конечно, не идеал, тем более для серьезной журналистики, но она показывает, как работает языковое мышление журналиста, когда он сознательно или через подражание усваивает ту или иную риторическую стратегию. Любая такая стратегия способствует ясности речи. Экспрессия же, оторванная от ясности, представляет собой риторическую ошибку, дает текст низкого качества. Это, безусловно, надо сообщать будущему журналисту, демонстрируя примеры правильного и неправильного использования экспрессии.

Типичная ошибка — attention — подминает под себя все. Достигается это «хлестким» заголовком, который на общем фоне «языковой игры» выглядит не таким уж и «хлестким», врезкой, эмфатизирующей второстепенный момент содержания, финалом, уводящим в сторону от основного сюжета. Однако, если продемонстрировать журналисту подобные ошибки, это произведет на него большее впечатление, чем если указать на пропущенную запятую. Меж тем и запятая, и порядок слов в особенности, лежат в той же плоскости усиления — ослабления ясности текста. Они закономерно вписываются в риторическую стратегию, являются ее частями.

Порядок слов — отдельная тема. Необоснованная инверсия — бич журналистской прозы. Этот вопрос требует отдельного изучения. Дело в том, что отказ современной художественной прозы от синтаксиса «периодического» в пользу синтаксиса «актуализирующего» находится в русле ее эстетических исканий (Покровская 2001). Но тексты риторические, предполагающие достижение рационально поставленной цели, не могут безболезненно идти вослед этим исканиям. Риторике противопоказан «поток сознания», отсутствие знаков препинания, «синтаксическое слияние», «разрыхление» и даже обилие парентез, которые в убеждающей речи либо сигнализируют о неуверенности говорящего, либо о запутанности содержания.

Итак, правильность речи может быть преподнесена как ценность с опорой на связь с ясностью речи. Ключевое слово при этом — «экспрессия».

Уместность речи напрямую связана с соблюдением коммуникативной и стилистической нормы и в целом ощущается журналистом как ценность. Об этом уже говорилось выше в связи с коммуникативной нормой.

Что касается красоты речи, то это заведомо дефицитное качество. Если удастся воспитать журналиста, исповедующего или хотя бы признающего умение писать или говорить красиво, многие задачи будут решены. Ведь небрежность по отношению к языковой норме выглядит некрасиво. Почему же красота сегодня не является ценностью? Какие ценности вытеснили красоту? Первое, что приходит в голову, — это раскованность и креативность, понимаемая как желание выражаться необычно (качество, присущее Ивану Бездомному до встречи с Мастером).

Если обратиться к концу советского периода, ситуация выглядела так. Официоз терял краски и превращался в формальные отписки, хотя языковая норма при этом соблюдалась (!). В речи неофициальной набирало силу всевозможное ёрничанье — от садистских стишков до бесчисленных пародий на советские штампы, прецедентные тексты, цитаты классиков марксизма-ленинизма и т. п. Так набирала старт «языковая игра». В журналистике, где всего этого не было, душу отводили на газетном заголовке, что было особенно характерно для тогдашней «Комсомольской правды», где уже тогда, на рубеже восьмидесятых, появлялись заголовки вроде «Сказка о рыбаке и репке», сделавшиеся впоследствии нормой.

Когда цензурные запреты спали, ёрничанье под именем «стёба» хлынуло на страницы СМИ и с тех пор их не покидает несмотря на то, что объект пародии давно исчез. Одной из особенностей нового стиля стала амбивалентность юмора, размытость нравственной позиции пишущего и говорящего, что сразу же было квалифицировано как лингвистический цинизм (А. П. Сковородников), однако до сих пор нисколько не изжито.

Другой востребованной особенностью молодой постсоветской журналистики стала репортерская бойкость. Необходимо было, во-первых, преодолеть тяжеловесность официального общения, во-вторых, уметь не теряться, оказавшись в разных социальных стратах, возникающих буквально на глазах. Здесь радиожурналистика, отталкиваясь от развязного стиля дискжокеев, оказалась во главе процесса. Демонстрация неформальности вполне закономерно вызвала к жизни особую манеру языковой небрежности, которая проникла даже в интеллектуальные сообщества, получившие в это же самое время жаргонное название «тусовок».

Античная риторика связывала красоту речи с «возвышенностью» и «сладостностью», т. е. со способностью возвышать или услаждать душу слушателя. Оба названные выше свойства — бойкость и амбивалентный юмор — наносят прямой ущерб возвышенности и имеют мало отношения к сладостности. Амбивалентный юмор, если его рассматривать в категориях красоты, может быть отнесен к эстетике гумиляции (унижения, снижения, приземленности), не слишком продуктивной для общественной жизни. Бойкость является проявлением эстетики раскованности и легкого эпатажа, в чем также, по-видимому, нет острой необходимости.

Научить журналиста «услаждать» читателя, т. е. писать по-настоящему занимательно, тем стилем, который в классические времена назывался средним, или цветущим, — это более насущная задача. Научить держать высокую стилевую ноту, не впадая в фальшь, — еще более актуальная задача. И тем и другим искусством овладеть трудно, гораздо труднее, чем пользоваться амбивалентным юмором и демонстрировать стилистическую развязность. Уже одно это обстоятельство может послужить стимулом для начинающего журналиста: учитесь решать трудные задачи, легкие вы и так решите.

Одним из средств стимулировать обучение журналистскому искусству являются конкурсы. Важно, чтобы такие конкурсы оценивались не по общей шкале «хороший — плохой текст», оставляющей слишком большой простор для жюри, и не по шкале языковой нормы, как диктант или изложение (это не стимулирует). Конкурсы могут ставить перед собой цели развивать те качества речи, которые сегодня нуждаются в развитии: например, умение писать высоким стилем, оставаясь уместным, или умение писать занимательно, оставаясь содержательным.

Выводы

В целом сказанное выше можно обобщить следующим образом. Чтобы освоение языковой нормы стало для журналиста ценностью, надо показать связь этой нормы с задачами более высокого порядка — достижением ясности, красоты, уместности речи, продемонстрировать эту связь с теми качествами речи и с теми умениями, которые для журналиста являются бесспорно ценными. Вопросы орфографии и пунктуации должны «всплывать» в ходе решения этих задач. Учащийся сам должен почувствовать необходимость овладения языковой нормой и быть инициатором консультаций с преподавателем или же даже выбирать соответствующий курс по