Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ - Коллектив авторов

Литература

Бессарабова Н. Д. Журналист и слово. — М., 2015.

Зарецкая Е. Н. Риторика: Теория и практика деловой коммуникации. — М., 2002.

Русская речь в средствах массовой информации: Стилистический аспект / под ред. В. И. Конькова. — СПб., 2007.

Сурикова Т. И. Этический аспект языка СМИ // Язык массовой и межличностной коммуникации. — М., 2007. — С. 133–185.

Формановская Н. И. Русский речевой этикет. Выбираем «ты» и «вы» // Русская словесность. — 2001. — № 4. — С. 66–70.

Этика речевого поведения российского журналиста. — СПб., 2009.

Г. Г. Хазагеров (Южный федеральный университет)

Норма как ценность в речи журналиста

1. Формулировка проблемы

Уже в девяностые годы, когда термин «языковая игра» стал использоваться не в том значении, что у Витгенштейна (Гридина 1996; Коновалова 2008; Санников 1999), когда начали появляться и множиться работы по интенциональному отклонению от нормы (Курочкина 1999 и др.), обрисовалась проблема, решению которой и посвящены эти размышления. Было очевидно, что сознательное отклонение от языковой нормы в целях усиления экспрессии соседствует с обычным отклонением от нормы по небрежности или по незнанию, о чем мне тогда же случалось писать. Экспрессивность речи и достижение комического эффекта были явной ценностью для журналиста и, соответственно, приоритетной целью, а вот языковая, стилистическая и даже коммуникативная норма отодвигались на второй план. Тренд был настолько ощутимым, что лингвисты отреагировали на него целой лавиной работ о различных видах каламбура, который описывался как языковая игра и в котором видели и видят до сих пор способность пишущих к креативности. «Креативным быть престижно, грамотность же — скучный удел корректоров» — вот устойчивый взгляд журналиста на вещи, и его трудно победить запретительными мерами.

Любопытна и показательна в этой связи судьба риторического термина «зевгма». Изначально под зевгмой понималась цепочка синтаксически однородных элементов под «игом» («зевгмой») одного слова, общего для всей цепочки: Я оставляю каждого на своем пьедестале: Наполеона на Вандомской колонне, Робеспьера — на гильотине. Эта фигура сообщает речи отточенность афоризма и способствует общей симметрии и красоте изложения. Особенно эффективна зевгма в сочетании с антитезой, как это сделано в приведенном примере. Такая зевгма прекрасно подчеркивает главную мысль высказывания. Запомним эти слова — «красота» и «главная мысль», ибо на них будет строиться наше рассуждение. Впоследствии зевгмой все чаще стали называть отклонение от нормы: соединение неоднородных в смысловом отношении частей их синтаксической однородностью: один ел хлеб с маслом, другой — с удовольствием. В докладах на студенческих конференциях мне неизменно встречалось именно второе понимание зевгмы. При обучении риторике исконное значение зевгмы также не вызывает никакого интереса, несмотря на то что зевгма как риторическая фигура активно используется в судебных и политических речах, а также в художественной литературе. Зато зевгма как намеренное нарушение однородности всегда вызывает интерес, несмотря на то что это построение находит применение только в шутках, к тому же довольно редко удачных.

Итак, проблема заключается в том, что норма не является ценностью для журналиста. Такое отношение к ней, внушенное текущей практикой и объясняемое недостаточным пониманием законов общения, возникает у журналиста уже на студенческой скамье.

2. Пути решения проблемы

Как сделать норму ценностью для журналиста? Как сделать так, чтобы журналист включил ее в список своих профессиональных добродетелей? Сегодня мы умеем только взывать к гражданской совести и патриотизму. Такова и главная тенденция в отношении языковой нормы в нашем обществе в целом: ты русский, так пиши грамотно! В соответствии с этой логикой были введены тотальные диктанты и ряд других мероприятий. Заметного влияния на грамотность, в том числе и грамотность журналиста, это пока не оказывает. Однако сам подход показывает, что мы, коль скоро «давим на совесть» пишущего, если и не до конца сформулировали, то хорошо осознали, что проблема эта ценностная. Но с ценностями можно работать не только «лобовым» образом. Можно показать привлекательность ценности для самого журналиста, сделать ее престижной, чего сегодня явно нет.

Чтобы ответить на вопрос, как это можно сделать, попробуем проследить связь между тремя видами нормы: языковой, стилистической и коммуникативной, а также связь между качествами речи: правильностью, ясностью, красотой и уместностью.

Наиболее «бросовой» для журналиста сегодня явно является языковая норма («запятой больше, запятой меньше…»), стилистическая норма уже осознается им как проявление профессионализма («владение стилем»), от соблюдения же коммуникативной нормы напрямую зависит отношение к журналисту его читателей. При этом, однако, забывается, что нормы связаны между собой: грубое нарушение стилистической нормы оборачивается и нарушением нормы коммуникативной. Эта ситуация отражена в древнем анекдоте, когда незадачливый человек, встретив похоронную процессию, говорит что-то вроде: «Таскать вам не перетаскать». Отметим, кстати, что неуместно веселый тон по неподходящему для этого случаю встречается, к сожалению, и в современной журналистике. Что же касается связи языковой нормы со стилистической, то она настолько очевидна, что первую не всегда можно отделить от второй. Таким образом, чтобы внушить уважение к языковой норме, целесообразно прокладывать к ней логическую цепочку от нормы коммуникативной, что сделать нетрудно. Этого, однако, недостаточно. Обратимся теперь к качествам речи. Именно в путаном представлении о качествах речи, как представляется, лежат причины пренебрежительного отношения к языковой норме.

Экспрессия, желание поразить воображение читателя является той ценностью, которую, несомненно, исповедует журналист, нравится это его учителям или нет. Что же такое экспрессия и как она соотносится с классическими четырьмя качествами речи, известными еще со времен Теофраста и классической риторики, — правильностью, уместностью, красотой, ясностью?

С тех давних уже пор, как Е. М. Галкина-Федорук предложила различать экспрессивность и эмоциональность (Галкина-Федорук 1958), в отечественном языкознании экспрессия обычно связывается с усилением выразительности (способности привлечь внимание) и изобразительности (наглядности, выпуклости) речи. Такой взгляд на вещи имеет почтенную историю. Экспрессии же противопоставляется стандарт, как показал В. Г. Костомаров еще в 1971 году (Костомаров 1971) именно в связи с речью журналиста.

Принятый подход предполагает прежде всего связь экспрессии с ясностью речи: содержание экспрессивного текста быстрей и надежней схватывается читателем. При этом, разумеется, должна соблюдаться гармония между значимыми частями текста и экспрессивной формой: подчеркивается именно то, что должно быть подчеркнуто для быстрого и надежного понимания содержания. Этой стороне дела целиком посвящена стилистика декодирования с ее схемами выдвижения и отмеченными позициями (Арнольд 1981). Если же экспрессивный акцент делается не в нужном месте, экспрессия способна разрушить ясность текста и существенно ухудшить его восприятие. В этом случае можно говорить о нарушении еще одной нормы — нормы риторической, т. е. о том, что называлось асхематоном, или