Дочь двух миров. Возвращение - Вера Чиркова

– Твое несовершеннолетие скоро закончится, – с неожиданной грустью произнесла Шейна, – и ты сможешь выбрать себе наставника по вкусу.

– А ты куда денешься? – спросила я невпопад, отвлекаясь от своих мыслей.

– Ну, я же никуда не годный учитель…

– Прости, не хотела тебя обидеть. Ляпнула сгоряча… Но боцманский метод обучения всегда злил меня бесчеловечностью.

– Что это такое? – заинтересовалась Шейна.

– Когда человека, боящегося воды или высоты, учат плавать или прыгать с парашютом, неожиданно сбросив с надежной опоры. Некоторые действительно обучаются, но, по моему твердому убеждению, полученное ими умение и на сотую часть не окупает того ужаса, через который проходят несчастные ученики. У меня была подруга, она вышла замуж по любви, и они поехали в свадебное путешествие на море. И там молодой муж решил научить ее плавать. А Люся никогда глубже, чем по пояс, в воду не заходила. Но он взял катамаран, отвез ее от берега на глубину и внезапно столкнул в воду. Люся после рассказывала, что обезумела от ужаса, захлебывалась соленой водой, ничего не видела, колошматила руками и ногами, чувствуя, как заходится от боли сердце и стягивает судорогой ноги. Она и сама не поняла, как добралась до мелководья и выкарабкалась на берег. А следом подъехал довольный собой, весело хохочущий муж. Ей подвернулся под руки столик с растаявшим мороженым и еще какой-то едой, и все это Люся вывалила на бывшего любимого. А потом помчалась в свой номер, порвала брачное свидетельство, собрала вещи и уехала домой.

– И никогда не пожалела? – внимательно вглядывалась в меня княгиня.

– Нет. Хотя он прилетел следом, завалил ее цветами, писал письма, подсылал родственников и друзей. Люська выбрасывала букеты в окно, поссорилась со всеми советчиками, а его маме сказала, что ее любимый утонул в море. А садиста, который занял его тело, она не знает, боится и никогда не полюбит.

– А как по-твоему: она права?

– Многие ее осуждали, некоторые открыто называли дурочкой, которая бесится с жиру, – задумчиво проговорила я и, решившись, доверила шеоссе свои выводы: – А я попробовала поставить себя на ее место, вспомнила, как чуть не утонула в детстве, и поняла, что иначе она просто не может. Ведь в любых отношениях главное – доверие, и если оно сгорело, то вернуть уже не получится. Понимаешь? Сколько бы лет ни прошло, она больше никогда не сядет рядом с ним на катамаран. И в любой другой ситуации будет подсознательно ожидать от него подвоха. Так зачем мучиться?

– Вот теперь понятно, – магиня смотрела на меня с болью и огорчением, – что ты тоже больше никогда мне не поверишь.

– Шейна, я не хочу тебя уверять, будто это не так. Но у меня совершенно другой случай. Я теперь от всей души верю в синие дубы и правоту дела шеоссов и очень хочу, чтобы всякие Дуси и Жетмосы получили большой кукиш. И буду учиться всему, что ты считаешь нужным, потому что сама видела, как ты бродишь по лесу под дождем с камнями в зубах.

– С семенами, – озадаченно пробормотала она. – Я тогда собрала семена и несла в кокон. Их нельзя остудить или подсушить – погибнут. А в коконе всегда тепло и влажно.

– Ты меня огорошила… И часто так приходится?

– Нет. Впервые дуб цветет лет в пятьдесят или в семьдесят. И никогда нельзя угадать, в какой момент созреют семена. Поэтому в эти дни мы проверяем их постоянно. – Шейна чуть смущенно улыбнулась. – Ты попала в неудачный день.

– Сама теперь понимаю. Значит, ты меня не бросишь?

– Ну, раз ты меня не оставляешь… – снова усмехнулась она, и мы облегченно рассмеялись.

К замку Беса мы подлетали уже в темноте, и только сейчас я до конца осознала, в какой глуши он живет. Тракт, над которым аржабль летел первую половину пути, постепенно превратился в проселочную дорогу, а потом и вообще в тропу.

Последний небольшой городок давно остался позади, как и крупные деревни. Теперь мы летели над полями и перелесками. Иногда попадались крохотные деревушки и хутора. Еще реже встречались загоны и навесы для скота.

– Аржабль оставляю тебе, – сообщила Шейна, подводя летуна к невысокой угловой башне. – Уйду порталом. Ты со всеми знакома, найдешь чем заняться. Надеюсь вернуться к завтрашнему вечеру, если все пойдет по плану.

«Когда оно так шло?» – вздохнула я про себя, но Шейне улыбнулась самой уверенной из своих профессиональных улыбок.

– Не беспокойся, все у нас будет в порядке.

– Кстати, – закрепив аржабль, обернулась она, – за стены не выходите и внутрь никого не пускайте. Твой дед наставил вокруг ловушек, даже я не знаю, где и каких. Поэтому добраться до стен сумеет только очень сильный маг, и быть вам другом он никак не может. Друзья сначала пришлют тебе весточку по связи шеоссов.

– Ясно.

Да и чего тут непонятного, если маг, запечатавший в этом замке Ульниса, пока так и не найден. Но о плохом сейчас лучше не думать, и без того гнетет тревога за деда и за Дана, чего уж душой кривить. И если ее не оттеснить в какой-нибудь дальний уголок сознания, то я вполне могу выкинуть нечто неординарное – вроде побега к синим дубам. Ведь оттуда можно сразу найти всех шеоссов. Вот только совесть потом начнет мучить, и будет совестно смотреть в глаза Бесу.

По каменным ступенькам лестницы я спускалась впереди своего войска, с интересом осматривая интерьер родового жилища.

Все крепко, практично, но очень просто и скромно, истинно по-мужски. И еще отовсюду смотрела не бедность, а экономность.

Висящие под потолком плоские светильники, в которых на особом мху жили местные светлячки, изготовлены из самого грубого стекла. Несомненно, прочные и стойкие к переменам температуры, зато мутноватые и до крайности примитивные по форме. Я уже видела несколько подобных в непритязательных жилищах шеоссов, но даже там они были более изящными и светлыми.

Грубовато вытесанные из темно-серого гранита плиты стен; такие же, только более светлого оттенка, ступени. И не украшенные даже примитивной резьбой дубовые, судя по цвету, балки. Все это без слов говорило мне, как мало в то время заботил Беса внешний вид и уют его дома. Насколько мне помнится, эту башню он строил первой и потом несколько лет жил в ней, постепенно расширяя свое жилье.

Мрачный, холодный холл, в который вывела меня лестница, был освещен так же скудно, а мое желание хоть как-то оживить это аскетичное строение к этому моменту достигло той степени созидательского азарта, когда уже не можешь думать ни о чем ином.

И первым делом я добавила шаров со светляками, подвесив их на бронзовых цепях к потолочным балкам. Заодно высветлила и сами балки, добавив им резьбы и лакового покрытия. Сразу стало светлее, но теперь угнетала темнота стен и базальтового пола. А ведь холл – это визитная карточка дома, и если прежде дед был угрюмым одиночкой, то скоро у него будет семья и ученики, и им придется каждый день ходить через этот зал в столовую, на кухню, в кабинет и к лестнице на второй этаж.