Я в свою ходил атаку… - Александр Трифонович Твардовский

Зачем загадывать заране.

А может – ранят.

И то еще – смотря куда.

–

Советской власти

И прокурора, и суда

Он не боялся никогда,

Как командира этой части.

–

Расчленять встречу, пожалуй, не нужно. Пусть идет разными размерами подряд.

……………………..

на впалых……….

Заботы тень. Взгляд

И так он был солдатке жалок,

И………солдатка села рядом

И подалась к нему плечом: вот, говорить,

не надо. А сам задумался о чем.

Он улыбнулся виновато,

Привстал, на локоть опершись,

Так у меня ж семья, ребята…

6. VII Р.Т. Калуга

По дороге: поэма должна быть элементарно-сюжетной. Она (жена) возвращается с пути домой (окружение – идти некуда). Дом сожжен – живет в землянке, куда и стучится муж-окруженец. Радость, а затем – обычное: ведь своего лишь там, в огне, жена представить может. Ему предлагают хату, землю. Чтоб отдаться всему этому, нужно желать невозвращения русских, а этого он не желает. Он хочет не целиком старого. Дом не берет, а просит колхозный курятник – словно меньше вины и ответственности на всякий случай. Земли много ему тоже не нужно, немцев он не любит. Она – прямей и яснее его. Приближаются красные. Нарастает разрыв.

7. VII Р.Т. Калуга

Глубокий овраг, на дне капличка – колодец, – там брали воду. Поднимается женщина по тропинке с ведрами, а там, на шоссе, уже немец с машиной ждет. Зальет воду в радиатор и поехал, даже не поблагодарит. И так иной раз пойдет человек за водой и только к вечеру, может быть, принесет домой воды, – движение большое на шоссе.

Когда бабы выли в первые дни, они плакали о малой беде. Они много знали наперед из старины, из прежних бедствий – войн. Но того, что война придет на их порог, что от нее придется бежать в белый свет, – этого бабы не знали. Многого не знали бабы.

Жила в землянке. И даже там у нее было хорошо – прибрано и т. д. В доме жили немцы. Когда он сгорел во время боя с партизанами, немцы предложили хозяевам строиться.

–

Растил бороду еще со времени скитаний в окружении. Когда она отросла настолько, что он был вне подозрений как военнообязанный (годный куда-либо), он стал подходящей кандидатурой в старосты. Он идет и на эту должность. Буду, думает, помогать народу, защищать, сколько можно. Но волею обстоятельств он – враг своих односельчанок – солдаток, вдов и т. д. Он получает от партизан угрозу, уходит в лес, но не в партизаны, а в отшельники…

20. VII

Выступление А.Т. на совещании редакторов фронтовых и армейских газет.

М.И. вспоминает:

Сообщая о совещании, газета «Красная звезда» не упомянула о единственном выступлении на нем писателя – Твардовского – оно было не в духе совещания. А.Т. ставил вопрос в более широком литературно-общественном плане… о возможности такой работы писателя в условиях фронта, в результате которой газета получила бы не просто материал для очередного номера, нередко быстро утрачивающий свою актуальность, а материал литературно-художественной значимости – произведение, представляющее общий литературный интерес и обладающее запасом художественной прочности. Но для этого писателю фронтовой газеты следовало предоставить свободу действий. Исходил он при этом не столько из теоретических посылок, сколько из собственного опыта, достаточно длительного.

Опыт же говорил, что можно год, и полтора, и два писать заметки, править чужие, создавать образы героев-близнецов, отличающихся лишь по именам, – Пулькин, Гранаткин, Танкин и т. д., издавать «громилки», фельетоны о Гитлере, но куда деваться, когда придет пора усталости от однообразия, пора болезни – вроде цинги – от отсутствия витамина – работы по собственному позыву, которая сама бы влекла тебя к столу и предвещала радость будущего читателя.

Твардовский прошел все стадии работы во фронтовой газете. Он никогда не брезговал ни писанием заметок, ни правкой чужих корреспонденций, не говоря о редактуре стихов, консультациях и переписке по отделу поэзии, традиционно числившихся за ним.

Уязвимость его позиции была прежде всего в том, что совещание в духе времени имело в виду подтянуть, а не отпускать поводья.

Другой уязвимой стороной выступления А.Т. был «кадровый вопрос»: значение личности поэта, его творческой воли и способности противостоять давлению неблагоприятных условий. У Твардовского был «Теркин». Но всякий ли из писателей, работавших в таких же условиях, мог отдаваться «своей теме», противостоя ежедневной «текучке» и давлению быта? Как показала жизнь, «Василий Теркин» – единственная поэтическая вещь, созданная в условиях фронта, достойная называться поэмой и продолжающая существовать в литературе. Подавляющему большинству писателей, состоявших в штате военных газет, не удалось работать на фронте в полную меру их способностей. Дарования «фронтового поколения» раскрылись главным образом уже по окончании войны.

В высказываниях Твардовского был здравый смысл. Как знать, сколько неосуществленных замыслов погибло в редакциях армейских газет из-за того, что иной одаренный работник не обладал неуступчивостью, которая характерна для Твардовского в отстаивании своего внутреннего «права на подвиг». Но пока никто не задумывался и над тем, чего стоил и чем был оплачен этот подвиг писателя.

31. VII Р.Т.

После войны, если буду жив-здоров, буду писать «Пана Твардовского» – поэму в прозе. Сегодня придумалось прямое и ясное начало.

Например: «В середине 19-го столетия в народе была широко известна сказочная история о пане Твардовском, распространявшаяся в лубочных изданиях и переходившая из уст в уста. История эта восходит к польской мифологии и так же, как увековеченная Гёте легенда о докторе Фаусте, повествует о продаже взыскательным и многоученым человеком души черту в целях познания…

Солдат Гордей Васильев[27], прослужив в Варшаве в крепостной артиллерии свыше двадцати лет, там и женился. Он был грамотен, начитан и хорошо умел рассказывать. Историю о пане Твардовском он рассказывал затем так много в течение такого большого периода времени, что имя Твардовского стало за ним и числиться. Так его и записали в перепись 18… года – Твардовский. А его единственный сын уже знал себя только Твардовским, и во всю свою жизнь считал свою фамилию, во-первых, необыкновенной и единственной, а во-вторых, обязывающей его быть не тем, чем были его родители и все простые люди.

Вначале, по условиям деревенской жизни, его потянуло к кузнице – месту, отчасти связанному с чертовской силой. Он пошел в обучение к кузнецу, претерпел все испытания тогдашнего ученичества и, наконец, вышел отличным, редкостным мастером. Делал топоры. Он был горд, хвастлив и заносчив