Сто эпизодов. Повести и рассказы - Дмитрий Данилов

70. Однажды я ждал трамвая А, но подошел 39-й трамвай, и я поехал на нем.

71. Однажды я ждал 266-го автобуса, но подошла 17-я маршрутка, и я поехал на ней.

72. Однажды я поехал на 17-й маршрутке до станции метро «Тушинская», но метро уже не работало.

73. Однажды я приехал домой, на станцию метро «Курская», с последним поездом метро.

74. Однажды я приехал домой в четыре утра.

75. Однажды я приехал домой в семь утра.

76. Однажды я вообще не приехал домой и не приезжал в течение трех суток. Это породило некоторые проблемы.

77. Однажды я приехал домой часов в семь вечера, но и это породило некоторые проблемы.

78. Однажды я приехал домой грустный и подавленный.

79. Однажды я приехал домой с цветами и бутылкой шампанского, потому что произошло радостное событие.

80. Однажды я приехал домой в сильном раздражении.

81. Однажды я приехал домой смертельно уставший.

82. Однажды я приехал домой в радостном возбуждении.

83. Однажды я приехал домой, а дома никого не было. Это меня обрадовало.

84. Однажды я приехал домой, а дома никого не было. Это расстроило меня. Я не находил себе места.

85. Однажды я приехал домой, а дома было неожиданно много народа.

86. Однажды я приехал домой, и все было как обычно.

87. Однажды я целый день провел дома.

88. Однажды мне не хотелось никуда выходить из дома, и я никуда не пошел.

89. Однажды мне не хотелось никуда выходить из дома, но пришлось выйти.

90. Однажды я собирался выйти из дома, но мне позвонили и сказали, что надобность в этом отпала. И я остался дома.

91. Однажды я сидел дома и ничего не делал, просто смотрел на стену.

92. Однажды я сидел дома и пытался ничего не делать. Получалось с трудом.

93. Однажды я сидел дома и целый час почти ничего не делал.

94. Однажды я сидел дома и изводил себя мелкой, ненужной деятельностью.

95. Однажды я сидел дома и пытался ничего не делать. В результате я просто уснул.

96. Однажды я сидел дома и пытался ничего не делать, но меня отвлекли телефонным звонком.

97. Однажды я сидел дома и пытался ничего не делать, но меня захватили важные, неотложные дела.

98. Однажды я сидел дома в более или менее спокойном состоянии.

99. Однажды я сидел дома и на минуту почувствовал себя совершенно умиротворенным.

100. Однажды я сидел на скамеечке, и ничто не могло вывести меня из состояния полного, абсолютного покоя.

Мелентьев сидел на скамеечке посреди металлургического производства. Вокруг все гремело, лязгало, двигалось, вращалось, и преобладал оранжевый цвет на серовато-черном фоне. Летели искры, лился оранжевый металл, нагретый до невозможной температуры.

Он приехал сюда в короткую командировку и уже успел сделать все свои дела — «переговорил» с Бондаренко, передал документы для Павла Иннокентьевича. Теперь Мелентьев сидел на маленькой скамеечке в ожидании комбинатского автобуса, который каждые два часа отправлялся в центр города. На улице ждать холодно, потому что зима, а здесь тепло, потому что расплавленный металл, и Мелентьев ждал здесь, ему разрешили, ему сказали посидите вот здесь, в сторонке, на скамеечке, не бойтесь, не забрызгает, хе-хе, посмеялись, шутка, дескать, нехорошо так посмеялись, и вот он сидел и ждал.

Огромный цех, не разглядеть потолка и стен — они далеко. Ковш, в ковше — расплавленный металл. Внизу — что-то наподобие железной дороги. Последовательность вагонов, каждый из которых — сосуд, готовый поглотить порцию металла. Ковш наклонялся, и металл лился в подставленный вагон. Оранжевый металл, искры, оранжевое на черном, высокая температура. Вагонная цепочка с лязгом перемещалась, ковш снова кренился, и нагретое оранжевое вещество струилось в очередной вагон, и снова оранжевые искры на черно-сероватом фоне.

Над ковшом, высоко-высоко, была устроена галерея, скорее даже мостки, хлипкие железные мостки, и на этих мостках, над ковшом, стояли два человека и показывали руками вниз, на ковш с расплавленным металлом. Мелентьеву вспомнился слышанный им когда-то давно рассказ о случае, произошедшем в начале восьмидесятых годов на заводе «Серп и молот». Какой-то мужчина пробрался в точно такой же цех, где разливали расплавленный металл, залез на такие же мостки над ковшом, бросил в ковш портфель-«дипломат», промахнулся, портфель упал просто на пол, а мужчина прыгнул в ковш с расплавленным металлом. А в портфеле-«дипломате» нашли какие-то никому не нужные бумажные обрывки. Рассказчик, пожилой, алкоголического склада человек произнес в конце загадочные и страшные слова: «ну, конечно, процесс сразу остановили, эту сталь ведь в дело уже не пустишь». Долго еще потом Мелентьев, тогда совсем молодой, подростковый, в сущности, человек представлял и додумывал запредельно ужасающие подробности этого происшествия. Целый ковш расплавленного металла, безнадежно испорченного находящимся внутри сгоревшим человеческим телом. Осталось ли хоть что-нибудь от этого тела? Наверное, осталось, иначе, если бы ничего не осталось, можно было бы спокойно продолжать разлив стали, а так сталь оказалась испорченной, химический состав изменился, свойства стали изменились, а значит, из нее уже нельзя изготовить полезные для народного хозяйства железяки. А куда потом дели эту испорченную сталь? И как извлекли из нее то, что осталось от человеческого тела? Ведь должна же быть какая-то комиссия по этому делу, опознание… Хотя, какое уж там опознание… Но, может быть, как-то и опознали, ДНК там какое-нибудь… А почему этот человек не съел, скажем, пачку таблеток или не повесился или не купил в воинской части пистолет или автомат и не застрелился или не надышался бытовым газом или не бросился, в конце концов, под поезд, тем более что совсем рядом располагается Курское направление Московской железной дороги и там очень интенсивное движение пригородных и дальних пассажирских поездов, у железнодорожных составов очень длинный тормозной путь, у грузовых поездов он достигает полутора километров и машинист все равно не смог бы ничего изменить, или не придумал какой-нибудь другой, менее болезненный способ изъятия себя из потока так называемой жизни, а избрал способ невиданный, изуверский, сверхчеловеческий? А портфель-«дипломат» можно было бы просто бросить в реку или сжечь или просто оставить дома, а никому не нужные обрывки бумаги сжечь или бросить в реку или спустить в унитаз или просто ничего с ними не делать, оставить как есть и просто тихо повеситься или съесть пачку таблеток или застрелиться из незаконно приобретенного оружия или припасть к холодному металлу Курского направления Московской железной дороги. Так бы поступил нормальный, трезво мыслящий человек, в здравом уме и твердой памяти, твердо стоящий на ногах, добившийся в жизни успеха и высокого положения, знающий, что почем, нормальный человек. А тот человек был, наверное, не такой, не трезво мыслящий, не твердо стоящий, не добившийся, не нормальный.