Париж - всегда хорошая идея - Николя Барро

Когда он объяснит ей про рукопись и расскажет, как он без ведома хозяина проник в чужой дом, чтобы узнать тайну, которая касается лично его, она, конечно же, простит ему, что он отключил телефон, зная, что звонит она. О том, что он лежал тогда под кроватью с Розали Лоран, лучше, пожалуй, не рассказывать. И о поцелуе тоже лучше не упоминать. В этом деле и без того все достаточно сложно.

Он ускорил шаг и вышел на набережную Орсэ. Встав в очередь перед музеем и терпеливо, шаг за шагом продвигаясь ко входу, он снова представил себе смеющуюся Розали, как она, словно шекспировская Титания, стоит под деревом. Он попытался прогнать эту картину и подумать о чем-нибудь другом, но не смог отмахнуться от вопроса, видал ли он когда-нибудь, чтобы Рейчел так заливалась смехом, как эта эмоциональная, вечно противоречащая ему, своевольная и — да, этого нельзя не признать! — необыкновенно обаятельная особа, с которой его, собственно говоря, ничего не связывало, кроме сказки о синем тигре.

Много это или мало? Или может быть, это и заключает в себе все? «Как счастие неровно в этом мире!»[50] — вспомнилось ему вдруг. Неужели это и есть его личный «Сон в летнюю ночь»?

Ему вдруг почудился счастливый знак судьбы в том, что именно эта молодая французская художница оказалась иллюстратором его любимой сказки и только благодаря этому состоялось их знакомство.

И не случилось ли так, что в то время, как они вместе пытаются раскрыть тайну старинной истории, между ними давно уже завязалась новая и гораздо более волнующая история?

Погруженный в свои мысли, он вошел в вестибюль и купил в кассе входной билет в музей.

Пряча в сумку бумажник, он наткнулся там на купленную вчера в магазине «Шекспир и компания» и забытую красно-белую книжку в холщовом переплете. «Укрощение строптивой». Книжка все еще лежала в сумке.

Он хотел вручить ее Розали с каким-нибудь шутливым замечанием, когда настанет подходящий момент. Но момент этот отчего-то никак не наступал. Роберт вздохнул. В настоящий момент звезды, по-видимому, не благоприятствовали Петруччо.

После двух с лишним недель в больнице Макс Марше был бесконечно рад, что снова вернулся домой. Он был так благодарен, что с улыбкой выслушал даже упреки Мари-Элен Бонье.

— Это же надо было забраться на лестницу, даже не застегнув на ней ремни, — это уж, знаете, мсье Марше, никуда не годится! Такая неосторожность! Вы же могли сломать себе шею!

— Вы, как всегда, правы, Мари-Элен, — ответил Макс, с наслаждением отрезая поджаристый аппетитный кусочек жареной утки, поданной ею на блюде с салатом. — Утка просто восхитительна, лучше вас никто не умеет ее приготовить.

Вспоминая пресную диетическую пищу, которой его кормили в больнице, он с наслаждением ел ароматное нежное мясо утиной грудки, которую домоправительница, как ему было известно, покупала на рынке, причем выбирала всегда все только самое свежее.

— Просто божественно! — Он запил очередной кусочек вином «Сент-Эмильон» из пузатого бокала.

Мадам Бонье порозовела от гордости. Подобные хвалебные гимны ей нечасто доводилось слышать из уст своего работодателя.

— А как же! Я ведь знаю, что это ваше любимое блюдо, мсье Марше. А мы все, конечно, рады, что вы опять дома.

Немного смущенная, мадам Бонье удалилась к себе на кухню, в то время как Макс, посмеиваясь, подумал про себя, кто были эти «мы все»? Вряд ли о таком старом ворчуне, как он, с тоской вспоминали толпы народа.

Он был тронут тем, что Мари-Элен не преминула досрочно вернуться от дочери и внучки, чтобы позаботиться о его хозяйстве и присмотреть за ремонтными работами в доме, которые потребовалось провести в связи с изменившимися обстоятельствами. Не бросит же она его сейчас, когда ему необходима помощь, сказала Мари-Элен. А на садовника нельзя положиться. Он оставил включенным свет по всему дому, и даже раздвижная дверь в гостиной не была как следует закрыта. А ведь могли забраться воры!

Это было немного странно, потому что Себастьяно клятвенно уверял его, что запер дверь в гостиной на замок. Что ж, наверное, позабыл среди суматохи, а Макс век будет ему благодарен, и не только за то, что Себастьяно содержит сад в безупречном порядке. Себастьяно же и домой его привез, когда его выписали из клиники.

— Это бы и Клеман мог сделать, — немного обиженно заметила мадам Бонье.

Клеман был ее мужем, и Макс с улыбкой отметил про себя, что экономка и садовник, очевидно, состязаются между собой, кто из них полезней.

Вернувшегося домой Макса встретил там букет, присланный по заказу Розали Лоран. Как она внимательна! На милой самодельной открытке с пожеланиями скорейшего выздоровления она писала, что с радостью ждет момента, когда приедет повидаться с ним в Ле-Везине. За это время Розали еще два раза навещала его в больнице и каждый раз терпеливо дожидалась, пока специалистка по лечебной физкультуре, приходившая в непредсказуемые часы, закончит с ним заниматься.

Розали принесла ему лавандового цвета коробку с маленькими тортиками от Ладюре и рассказала, что работа над иллюстрациями к сборнику сказок у нее хорошо продвигается и что ей очень повезло с новой помощницей, которая подменяла ее в магазине. Рассказывала она и о своем друге Рене, который, по-видимому, прекрасно себя чувствует в солнечной Калифорнии, а от семинара и его участников (сплошь любителей спорта и убежденных сторонников здорового образа жизни) вообще в полном восторге.

Однако от внимания Макса не укрылось, что Розали незаметно бросает на него испытующие взгляды.

— Что-то не так? Или я как-то ужасно выгляжу? — спросил он наконец, но она только смущенно покачала головой:

— Да нет, что вы! Ничего такого! Я просто рада, что вы уже поправляетесь.

И все же он чувствовал что-то неладное. Розали показалась ему задумчивее обыкновенного, более замкнутой. Словно она ждет чего-то.

Конечно, она, может быть, просто скучает по своему молодому человеку, сказал себе Макс. Он-то за эти годы уже привык жить один и очень ценил свое одинокое положение за то, что мог поступать, как захочет, ни на кого не оглядываясь. Но в последнее время он с досадой стал замечать, что и ему порой чего-то в жизни не хватает.

В больничной палате у него было предостаточно времени для раздумий.

Еще недавно, два-три года назад, он больше всего дорожил своим покоем, люди только мешали ему и надоедали, и он всегда считал, что никогда не будет страдать от одиночества, когда рядом есть интересные книги и он может читать.

Но удивительное дело, без людей, которые для тебя что-то значат, книги тоже утрачивают былое значение. В глубине души Макс, при всей своей показной независимости, сожалел о том, что у него нет семьи. Он имел в виду не вечно ноющую сестру в Монпелье, которая позвонила-таки в больницу, после того как мадам Бонье без его ведома поставила ее в известность о случившемся несчастье. («Как-никак она все-таки ваша сестра, мсье!»)