Мефодий Буслаев. Карта Хаоса - Дмитрий Емец

Открыв дверь, Эссиорх стал ждать, пока всяшумная орда поднимется наверх. С лестницы тянуло сыростью. Воздух в подъездебыл спертый, таинственно и необъяснимо пахнущий старой штукатуркой. Не тойсовременной штукатуркой, что радостно отслаивается перхотью на пятый год своегоземного существования, а настоящей, мудрой и правильной побелкой. Примерно такпахнет в древних монастырях в Суздале.

Слышно было, как, поднимаясь, Чимоданов и Натапереругиваются между собой. Без злобы, лениво, точно старая и стабильнаясемейная пара. Первой на площадке появилась Ната. Заметив Эссиорха, она сказала«ой!» и по лицу ее пробежала атакующая мимическая волна. Пробежала, разумеется,машинально, так как едва ли Вихрова могла всерьез надеяться охмурить хранителяиз Прозрачных Сфер.

В ответ Эссиорх высунул язык, поднял кожу налбу, попеременно подмигнул правым и левым глазом, облизал губы и два разащелкнул зубами.

– Больной? Лечиться надо! Несмешно! –буркнула Вихрова, с негодованием отворачиваясь, хотя хранитель просто повторилее мимику за ней.

Улита, поднявшаяся вслед за Натой, успела ещеувидеть странную гримасу Эссиорха.

– Приятно, когда тебя так рады видеть, чтодаже зубами щелкают! – заявила она.

– Не обращай внимания. Это нервное, –извинился Эссиорх, зарекаясь впредь повторять что-либо за кем-либо.

Ему вспомнилась правдивая история об одномпрофессоре химии, который, видя, как подростки рисуют баллончиком на бетонномзаборе, присоединился к ним и был мгновенно задержан милицией, хотя всего лишьскромно изобразил гетероциклические основания нуклеиновых кислот.

– Ты удивлен? Мы честно направлялись навокзал, но по дороге моя мудрая голова придумала, что уезжать, не сказав:«прощай!», невежливо, – произнесла Улита.

На Эссиорха она смотрела не прямо, а как-товскользь. Примерно так человек, поднимающийся по лестнице, разговаривает свыглянувшим из своей квартиры соседом снизу, всем своим видом показывая, чтоспешит и представления не имеет, откуда у того на потолке в ванной подтекиводы.

– У тебя краски на майке… И ты небритый… –внезапно сказала она, все так же не глядя на него, но очень зорко всё видя.

Эссиорх задумчиво провел рукой по щетине иопустил глаза на майку.

– А это… кисти не обо что было вытереть.

– Раньше ты вытирал кисти о кухонныеполотенца!

– На этот раз кухня была далеко. Я рисовал впарке: двое рабочих несут молодое дерево, один вбивает подпорки, а на заднемплане женщина незаметно отсыпает из кучи чернозем для комнатных цветов, –мечтательно вспомнил Эссиорх.

– Чернозем? Ну-ну! – насмешливо влезЧимоданов. – А снос Большой Дмитровки, 13, слабо было изобразить? У твоеймузы случился нервный тик, и она принялась нервно тикать?

– Снос чего? – не понял Эссиорх.

Чимоданов и Ната рассказали в два голоса,перебивая друг друга.

– Арей схвачен? Лигул разрушил его резиденцию?Мне это не нравится, – серьезно сказал Эссиорх, пытаясь сообразить, долженли он немедленно сообщить обо всем Троилу, или боевые двойки златокрылых,патрулирующие город, узнали обо всем раньше.

Решив посоветоваться с Корнелием, онотправился в комнату. Связной света лежал на диване, закинув на стену ноги, иразглядывал свои ступни. Он думал о девушке из метро, и ему казалось, что онстрадает. Конечно, какой-нибудь зануда мог бы возразить, что так, с закинутыминогами, не страдают, но, с другой стороны, как тогда правильно страдать? Вчерном костюме, черной рубашке и черном галстуке, стоя посреди комнаты постойке «смирно»?

– И чего ты паришься? По-моему, это прекраснаяновость! Разве мы сами тысячу раз не мечтали разнести этот муравейник? –легкомысленно заметил Корнелий, шевеля большими пальцами на ногах.

– Я не мечтал, – серьезно сказал Эссиорх.

Корнелий запустил палец под носок и принялсяосвобождать мизинец от обмотавшейся вокруг него нитки. Мужские носки – этоотдельная сага, незнакомая древним викингам.

– Почему это не мечтал?

– Разве непонятно? Лучше, когда тарантулысидят в одной коробке, а не расползаются по городу.

– А если мрак раскаялся? Всё осознал и решилпойти на попятный? – брякнул Корнелий.

– И что же он осознал?

– Ну что зла как самостоятельной силы несуществует. У него нет ни независимых ценностей, ни какой-либо внятнойпрограммы развития. Это типичнейший паразит, который живет лишь до тех пор,пока ему есть к чему присосаться. Тартар мерзок не потому, что там есть зло, апотому, что в нем нет добра. Зло, сгущаясь, уничтожает само себя. Любой слугамрака по большому счету добровольный служащий помойки, мечтающий найтичто-нибудь сносное, что еще можно перепродать, – сказал Корнелий.

Эссиорх усмехнулся. Корнелий, рассуждающий освете и мраке с ногами, подпиравшими стену, выглядел неубедительно.

– Едва ли мрак когда-нибудь это поймет. У мракадругое сознание. Отличие невозможно передать словами. Скульптору в голову неможет прийти, что бронзовой статуэткой, над которой он работал три года, можнопроломить кому-то затылочную кость, а селекционеру цветов – что прекраснуюлилию можно замочить на семь суток в кислоте и получить яд без вкуса изапаха, – сказал он.

– Меня уже тошнит! Тартар, Эдем, вечныеценности! Умоляю, мальчики: будьте проще! Если вам совсем нечего делать, можетестать моими рабами! – взмолилась Ната, просовывая голову в комнату.

Она уже некоторое время подслушивала вкоридоре. «Мальчик» Эссиорх посмотрел на нее с задумчивым прищуром.

– И что будем делать дальше? – гнусавоспросил Чимоданов.

Он тоже успел просочиться в комнату вслед заВихровой и был очень недоволен. Конкретному Петруччо нужен был план действий.Желательно внятный. Просто же так ходить по гостям со своими тезками чемоданамион не желал.

– Уедем куда-нибудь, – сказала Улита.

– Нет, ни за что, – воспротивилсяЭссиорх. – Пока я не пойму, что задумал Лигул, вы останетесь у нас. Здесьвас, если что, прикроют златокрылые.

Улита не то чтобы явно просияла, но как-товнутренне осветилась. Червячок сомнения, подтачивающий ее в последнее время инашептывающий, что у ведьмы и хранителя света не может быть никакого будущего,а одно только сплошное прошлое, тихо скончался, случайно проглотив цианистуюпилюлю.

– Уговорил, негодный! Я давно мечталаповыбрасывать у тебя все засохшие краски и разобраться с лысыми кистями! –сказала она.

Эссиорх застонал.

– Все, что угодно, только не кисти!