Фокус-покус, или Волшебников не бывает - Татьяна Веденская

– Ну, уверен-то я быть никак не могу. – Он пожал плечами и отступил, а девушка загрузила страничку. Ковалевский Эдуард Сергеевич, физик-ядерщик или что-то вроде того. По крайней мере, на момент 1984 года. В 1998-м – он уже академик РАЕН. Еще одна ссылка, того же года – Ковалевский Э. С. выступает на конференции в качестве основного докладчика по вопросам тенденций в ядерной физике.

– Надо ж, и впрямь Анштейн, – усмехнулась Василиса.

– Арестуете его? – спросил вдруг бородатый, затем икнул и попытался подняться. Упал обратно, пошатнув остальных сидящих на лавочке. Видимо, достиг своего предела на сегодняшний вечер. Сознание путалось, как и ноги. Пара других работяг подхватили его и повели в сторону бараков.

– Вас проводить? – предложил худощавый. Она покачала головой. Сначала хотела немного понаблюдать. Мужчина с пониманием кивнул, окончательно убедившись в том, какая «журналистка» эта девица. Что ж, органы знают, чего они делают.

Не будем им мешать.

Василиса перешла платформу и остановилась в некотором отдалении от дома № 5, на котором по-прежнему было накарябано краской 3а. Черт его знает, отчего в телефонной базе он шел под пятым номером. В одном из окон горел свет. Первый этаж. Если бы не этот свет, дом бы выглядел совсем нежилым, дачным. Туалет на улице, первый этаж кирпичный, из белого силикатного кирпича, давно уже посеревшего от времени, второй этаж – брус, обложенный то и дело отваливающимся сайдингом. Выступающее вперед окошко, рубленая крыша-вальма, сделанная конвертом, была уложена черным рубероидом и металлом. Что, интересно, здесь делать физику-ядерщику, академику РАЕН?

– Вот до чего довели науку! – Этими словами Василиса начала свой разговор, позвонив на домашний номер Ковалевского со своего мобильного. Теперь было понятно, под каким предлогом можно проникнуть в дом к старому и явно никому не нужному ученому. А там уж видно будет, как выяснить, зачем он звонил целителю Страхову. И откуда его знает. Были у Василисы свои теории.

– У меня тут беспорядок! – Эдуард Сергеевич хмурился и с подозрением оглядывался на Василису, пока сам медленно шел, передвигаясь небольшими шажками по захламленной комнате. Весь дом представлял собой маленький холодный предбанник, в котором располагалась покрытая пылью и грязью раковина с подвешенной сверху канистрой для воды. Теплая часть, топившаяся печью, являла одну большую комнату, поделенную на две зоны – кухню и спальню – деревянными опорными балками, на которых держался потолок, он же – пол второго этажа.

– Даже не беспокойтесь. Вы меня простите, что не предупредила раньше.

– Конечно! – проворчал он. – Зачем меня предупреждать. Я же старая рухлядь, куда денусь. Кто вас вообще ко мне направил?

– Я… – Василиса на секунду растерялась. Кто ее порекомендовал? – Меня из редакции послали. А у вас телефон был занят, я звонила.

– Да что вы говорите! – Старик всплеснул руками и повернулся к ней. – У меня же тут – Смольный! Только и делаю, что по телефону говорю.

– Может быть, просто трубку неправильно повесили? – Василиса краем глаза заметила, что телефонный аппарат в углу на тумбочке был старым, дисковым. Чуть скосишь трубку – и все. Эдуард Сергеевич задумался. Версия была вполне обоснованная, а с памятью у него было уже не очень.

– Все равно. Приезжать вот так – без звонка! – Он покачал головой и плюхнулся на диван.

– Мне завтра нужно уезжать. Вот и подумала – а что, если вы меня сегодня примете? Кто знает?

– Действительно, – усмехнулся Эдуард Сергеевич горько. – Почему бы не разбудить меня, если что. В могиле отосплюсь, да?

– Могу уйти, – покраснела девушка. – Просто… подумала, что будет хорошо всем узнать, как живут ученые на пенсии.

– Как живут? – Это была последняя капля. Старик всплеснул руками и вытаращился на нее. – А вы не видите?

– В том-то и дело, что вижу, – многозначительно протянула она. Ковалевский замолчал, обдумывая ее слова и разглядывая так, словно она сама могла оказаться заминированной. Затем что-то решил, кивнул и поднялся.

– Удостоверение покажете? – спросил он деловито.

– Конечно. – Василиса достала из кармана свою корочку, дающую ей право в любое время совать нос в чужие дела. Работа мечты!

– Ну ладно. Садитесь. Чай будете? С сахаром? С молоком? С булочкой? – Старик неожиданно сменил подозрительность на радушие и засуетился, забегал, неловко роняя тарелки и пакеты с сушками. Было буквально больно смотреть на то, как он радуется неожиданному визиту совершенно незнакомой женщины.

– Не откажусь, – кивнула она. – А вы не будете возражать, если я запишу наш разговор?

– Запишете? – Эдуард Сергеевич застыл и нахмурился снова. – Официально?

– Нет-нет, что вы. Я всегда спрашиваю, потому что, знаете, некоторые люди против. Тогда я делаю пометки в блокноте, но это настолько легче – если потом есть запись. Расшифровывать гораздо быстрее, да и мысль удается донести. Заметки – это же уже искажение.

– Нет. Возражаю, деточка, – заявил он, и Василиса убрала диктофон в карман, нажав, впрочем, на кнопку записи. На два часа хватит, больше и не надо.

– Значит, буду писать, – пробормотала она, испытывая неприятную неловкость под острым взглядом старика.

– Пишите. Вы лучше скажите мне, где я мог вас видеть? – Эдуард Сергеевич шел через комнату с подносом в руках, и чайные ложки отчаянно звенели. Прав худощавый, трясутся руки. Старческое. Нет, не похоже, чтобы этот старик когда-то серьезно пил. Слишком умные глаза.

– У меня, вообще-то, лицо такое типическое. Все постоянно думают, что видели меня, а на самом деле просто таких лиц слишком много.

– Гхм. Не уверен, – покачал головой он и сунул ей мисочку с сушками, видавшими и лучшие дни. На срок годности лучше не смотреть. – И что натолкнуло вас на мысль описать плачевное состояние нашей науки сегодня? – Эдуард Сергеевич сам сел рядом. Так близко, что до Василисы донеслось его несвежее дыхание. Разглядывает, взгляд хитрющий. Интересно, в чем конкретно он подозревает?

– Плачевное состояние нашей науки. – Улыбнулась она. – Разве нужен какой-то дополнительный повод? Ведь ни одного мирового открытия, никаких серьезных разработок нет.

– Это не так, деточка. Пиара такого нет, как у европейцев. Я, между прочем, много лет работал в Европе. У них принципиально другой подход. А все же у наших тоже есть что показать!

– Особенно то, как живут заслуженные ученые, – кивнула та. По лицу старика Ковалевского пробежала тень. – Просто мне кажется, что государство должно лучше заботиться…

– Должно. И не только государство. Кое-кто тоже тут причем, – задумчиво пробормотал Эдуард Сергеевич и долго молчаливо смотрел на девушку невидящим взглядом. – Знаете, сейчас немодно заботиться о родителях. Но это не значит, что они перестают любить своих детей.