Состояния отрицания: сосуществование с зверствами и страданиями - Стэнли Коэн

войны с наркотиками – и всегда вне досягаемости государства. Или никаких ответственных нигде не найти: политическая власть рухнула, расправу могли заказать какие угодно силы.

Вместо подчиненного, заявляющего о выполнении приказов, начальник отрицает отдачу приказов. Министерство, конечно же, не санкционировало ничего подобного эскадронам смерти и понятия не имело, что все это происходит. Или же они отдавали приказы, но приказы эти были неправильно истолкованы. Такая защитная линия проводится – в комиссиях по установлению обстоятельств, судебных процессах и расследованиях – гораздо чаще, чем это принято считать. Южноафриканский трибунал спросил генерала Кутзее, бывшего главу полиции безопасности, что имел в виду Государственный совет безопасности, когда давал указание eliminaar (на африкаанс означает «уничтожить») своих противников. Генерал представил два словаря африкаанс, чтобы доказать, что глагол eliminaar сам по себе не означает убивать или уничтожать. Почему же тогда так много его подчиненных стали убивать и заявлять при этом, что убийства были санкционированы? Кутзее ответил, что никто на «низовом уровне» никогда не спрашивал его разъяснений, что означает это слово или другие слова, такие как neutraliser («нейтрализовать»), uitwit («уничтожить или стереть с лица земли») или постоянный Ilit die saamelwing verwyder ( «удалить навсегда из общества»). Если бы они это сделали, заверил он комиссию, он бы сказал им, что убийство запрещено.

Изоляция. Правительство признает то, что произошло, и берет на себя ответственность, но отрицает систематический, рутинный или повторяющийся характер, приписываемый действию. Это был «отдельный, изолированный инцидент»; вы ни в коем случае не можете поставить нас в один ряд с правительствами, которые систематически этим занимаются.

Происходящее оправдано: импликативное отрицание

Список оправданий причин человеческих страданий можно продолжать бесконечно. Государственные обоснования на международной арене составляют лишь крошечную подкатегорию. Какие-то из них объясняют, почему произошли нарушения; какие-то являются ретроспективными изобретениями. Какие-то из них искренни и выдвигаются вполне добросовестно; какие-то откровенно лгут. Какие-то ближе к чистым отрицаниям; какие-то больше похожи на извинения; а третьи представляют собой промежуточную нейтрализацию. Некоторые нуждаются в разъяснениях; другие заявляются открыто и однозначно. Некоторые исходят от правительств-преступников; некоторые предлагаются от их имени покровителями, союзниками и клиентами. Часть из них типичны для внутренней идеологии государства, но никогда при этом не используются на международной арене.

Несмотря на окончание «холодной войны», конец истории и смерть метанарративов, недостатка в идеологических обоснованиях по-прежнему нет.

Праведность

Призывы к более высокой лояльности утверждают, что ценности, закрепленные в международных стандартах в области прав человека, вовсе не являются универсальными и, следовательно, любое общество может действовать в соответствии со своей собственной моралью. Более мягкий вариант утверждает, что альтернативные наборы ценностей могут при определенных обстоятельствах (или в отношении определенных людей) преобладать над универсалиями. Самые решительные оправдания ссылаются на трансцендентную идеологию, праведное дело или священную миссию. Ваша нация возвышенна, необыкновенна и обладает высшей мудростью и нравственностью, которая разрешает – даже требует – применения любых средств для достижения высшего блага. Член аргентинской хунты адмирал Эмилио Массера отметил, что «Бог решил, что мы должны нести ответственность за проектирование будущего». Более распространенная версия апеллирует к менее трансцендентным, но столь же обязательным идеологиям – революционной борьбе, этнической чистоте, западной цивилизации.

Необходимость

Не столь категорическое оправдание ссылается на утилитарность и целесообразность: «нам пришлось это сделать», «альтернативы не было». Тема безопасности сейчас доминирует в ответах практически всех правительств. Не существует принципиального отрицания ценностей прав человека в пользу других ценностей. Правительство неохотно действовало по необходимости: в целях самообороны, национального выживания, предотвращения большего вреда, ожидания опасности или защиты своих граждан. Необходимость может относиться не к реальной или непосредственной угрозе, а к расчетливому предотвращению долгосрочной прогнозируемой опасности, что требует превентивного задержания, чрезвычайного положения и ограничений свободы передвижения.

Мощной версией обоснования необходимости является образ дарвиновской борьбы за выживание: конфликт длился веками; только одна сторона может победить; никакие компромиссы невозможны; либо они, либо мы.

Отрицание статуса жертвы

Обращение к примитивным чувствам, типа «они сами это начали» или «они получили то, что заслужили», перекладывая вину на тех, кому причинен вред, обеспечивают как официальные обоснования, так и личное оправдание. Опять же, защита бывает ситуативной (реакция на только что совершенную провокацию) или исторической (рассказ о нынешней жертве как о главном преступнике). Зверства, имевшие место в последние несколько десятилетий, показывают, что нет конца историческим спиралям противоречивых утверждений о том, какая группа является первоначальной, «настоящей» или окончательной жертвой.

Контекстуализация и уникальность

В некотором смысле все оправдания, такие как необходимость или обвинение жертвы, являются формами контекстуализации. Правительства всегда обвиняют своих критиков в незнании, непонимании сути или рассмотрении вне контекста, в котором имели место нарушения. По сути, они говорят: «Если бы вы действительно понимали нашу историю, политику, природу конфликта, тогда [слабая версия] ваше суждение не было бы таким резким или [сильная версия] вы бы поддерживали то, что мы делаем». Многие ответы правительства представляют собой подробный, дидактический (и, по определению, тенденциозный) исторический обзор конфликта.

Более сильная форма контекстуализации утверждает, что обычные стандарты суждений не могут быть применимы, поскольку обстоятельства страны – терроризм, изоляция, ядерная угроза – уникальны. Это не значит, что мы отвергаем универсальные стандарты: нам бы хотелось лишь соблюдать их; но, увы, история не позволяет нам быть такими, как все.

Выгодные сравнения

Более косвенным оправданием является сравнение в свою пользу вашего собственного морального положения с моральным положением ваших критиков[238]:

• Если вы противопоставляете свои собственные неправомерные действия более предосудительным бесчеловечным действиям, совершенным вашим противником, ваш послужной список будет выглядеть положительным. Основная часть ответа правительства может представлять собой всеобъемлющий (и часто заслуживающий доверия) перечень злодеяний, совершаемых вооруженными оппозиционными группировками. Вывод: все, что мы делаем, – ничто по сравнению с тем, что делают они. В сложившихся обстоятельствах мы ведем себя очень сдержанно и в соответствии с принципом верховенства закона.

• «Осуждать осуждающих» означает проводить сравнения со своими внешними критиками, обвиняя их, в частности, в лицемерии («Их руки нечисты») или избирательности («Почему они продолжают приставать именно к нам?»). Они сами слишком морально скомпрометированы, чтобы иметь какое-либо право судить нас. Израильская версия этой тактики особенно резонансна: когда во время Холокоста убивали евреев, те самые страны, которые сейчас нас осуждают, либо вступили в сговор, либо молча стояли в стороне; тем самым международное сообщество лишилось права критиковать нас сейчас[239]. Нынешние правители бывших колоний делают аналогичные исторические призывы: их бывшие колонизаторы вряд ли могут осуждать жестокость. В более общем плане все демократии возникли