Ангелотворец - Ник Харкуэй

на карикатурах в виде эдакого Санты-чернокнижника со Списком всех прегрешений сильных мира сего, позволявшим ему эффективней утаивать оные прегрешения от мира.

Джо отвечает, что добавить ему нечего.

– Соединяю. Вам понадобятся какие-нибудь дополнительные услуги? – Читай: не нужно ли внести залог, уничтожить негативы или организовать задним числом вечеринку, на которой вы вчера играли в покер?

– На данный момент нет, благодарю, – вежливо отвечает Джо.

– Очень хорошо, – отзывается Бетани не без праздничной нотки в голосе.

Джо прежде не доводилось прибегать к особым услугам конторы «Ноблуайт и Крейдл» – хотя он подозревает, что в прошлом это мог не раз делать от его имени отец. Бетани неизменно радуется, когда ее подопечные оказываются свидетелями, а не виновниками преступления.

– В данный момент я нахожусь в фойе ресторана «Уилтон», – раздается в трубке приятный голос Мерсера Крейдла. – Мне только что принесли каре ягненка, и оно сейчас остывает рядом с бокалом безупречной «Сассикайи». Вскоре после подачи рыбного блюда моя спутница плеснула мне в лицо джин-тоником и ушла, посему мое внимание в вашем полном распоряжении – но лишь в том случае, если кто-то умер. Кто-то умер? Ибо в противном…

– Это я, Мерсер.

– О! – восклицает Мерсер. – Джо, ради всего святого, у тебя же есть мой мобильный! – Тут он осекается и задумчиво добавляет: – Черт подери. Что стряслось? Ни с кем не разговаривай, кроме меня!

– Билли умер, Мерсер. Я только что его нашел.

– Билли Френд?

– Да.

– Умер – как в «поскользнулся на куске мыла в ванной» или как в «убийство совершил полковник Мастард, в библиотеке, использовав в качестве орудия убийства свинцовую трубу» [15]?

– Определенно второе.

– Стало быть ты, болван несчастный, стоишь сейчас на месте преступления по уши в дерьме?

– Да.

– Бетани, что с полицией?

– Уже в пути, мистер Крейдл. Пять минут назад кто-то их вызвал.

– Джо, ты тупица. Неужели их вызвал ты?

Джо не знает. Может быть, и он.

– Ладно, проехали. Первый вопрос: ты – полковник Мастард?

– Нет.

– Ты не полковник – ни в каком виде, ни под каким соусом?

– Нет.

– Может ли кто-то грешным делом подумать, что ты похож на военного? Видел ли кто-нибудь, как ты входишь в библиотеку с сантехническими инструментами в руках?

– Я искал Билли и пришел к нему домой. Мне надо было с ним поговорить. Я побывал во всех комнатах, но ничего не трогал. У меня в руках кочерга.

– Надеюсь, ты не принес ее с собой?

– Нет, это кочерга Билли.

– Хорошо. Очень скоро квартира будет кишеть недовольными копами. Первым делом они попытаются заковать тебя в кандалы и пригрозят пожизненным заключением. Молчи, как рыба, до моего приезда. Ничего не говори, ясно? Даже «добрый вечер, уважаемые, проходите, труп в этой комнате». Просто покажи на него пальцем. Ни слова! Ни единого! Не пытайся с ними сотрудничать. Оставайся в парадной – ты же в парадной?

– Да. Хотя прежде был в квартире. Он лежит у себя в кровати.

– И ты, конечно, его не трогал? Не пытался в приступе безутешного горя обнять мертвого гаденыша и перемазаться с ног до головы в его крови, оставив на теле убитого волокна своей одежды?

– Он под простыней. Я ее не поднимал.

– Хорошо. Отлично. Повтори-ка мое первое указание?

– Не разговаривать. Ждать тебя.

– А говорил ли я, что можно скрасить ожидание невинной болтовней? Что не возбраняется, к примеру, вспомнить добрым словом своего закадычного друга Уильяма и рассказать пару забавных историй из его жизни? Или из вашего совместного прошлого, когда у вас был абсолютно законный бизнес по торговле антиквариатом?

– Нет. Ты велел ждать молча.

– Чудесно. Тогда я попрошу маэстро завернуть ягнятину в фольгу, а бутылку заткнуть пробкой, и мы с тобой устроим славный пикник.

– Я не голоден.

– Когда мы закончим, Джозеф, ты будешь голоден, как зверь. Вечерок обещает быть долгим и утомительным. Напомни, при каких обстоятельствах ты должен оказать содействие доблестной Лили Ло?

– Ни при каких, пока ты не приедешь.

– С твоего позволения переведу твои слова на язык, понятный легавым и их дружкам – судье Бобу и господину главному обвинителю Чарли: «Я вам не какой-нибудь мелкий лох, на которого можно повесить гнусное преступление, я просто свидетель и таковым останусь!»

– Принято.

– Я уже мчу к тебе, Джозеф. Бетани?

– Мы развернули временный штаб, мистер Крейдл. Держите нас в курсе.

– Непременно.

Джо Спорк прислоняется к стене и ждет.

Господи, какой запах…

Он делает вдох ртом и чувствует, что не отдал другу должное. Когда твой друг разлагается, ты обязан хотя бы подышать его смертью, а иначе кто ты? Бездушная скотина, вот кто.

Билли, ты идиот. Был идиотом.

Эти слова произносятся в сердцах, без осуждения. И тут остается лишь признать:

Но ты был моим идиотом. Моим другом.

Мысленно он уже представляет, как хоронит Билли и оплакивает его; сердце всякий раз екает при виде какой-нибудь непристойной викторианской пакости. А потом Джо начинает потихоньку его забывать, жизнь входит в привычную, теперь чуть более одинокую и безрадостную колею, и вот Билли уходит окончательно, покинутый другом дважды.

Однако другому «я» Джозефа Спорка нет дела до любви и лирики, оно лихорадочно соображает: ищет подвохи, скрытые интересы и пути отступления. Джо вынужден признать, что это более здравый подход. Дело дрянь, таких совпадений не бывает – если, конечно, сегодня совпадения не стали происходить чаще, чем вчера. Здесь, у тошнотворных бренных останков Билли, Джо явственно ощущает дыхание беды. Поэтому в ожидании Мерсера и орды полицейских, которым наверняка неймется его арестовать, Джо Спорк неохотно прочесывает память в поисках давно забытых привычек и взглядов, притом начинает – как и положено начинать, когда речь заходит о противозаконных деяниях, – с Мэтью «Пулемета» Спорка.

Все это время Джо так успешно сбрасывал со счетов отца, что поначалу не может вспомнить ни его лица, ни голоса. Наконец, добравшись до самых старых воспоминаний, от которых и толку-то нет, он вдруг слышит его голос, притворно-строгий, доносящийся откуда-то сверху, потому что Джо еще маленький и готовится к новому дню. «Живее, Джошуа Джозеф, умоляю! Мужчины всегда заняты, мужчины решают дела государственной важности! А этому мужчине нужно еще и накормить завтраком своего отпрыска, прежде чем отдать его на съедение школе. Бу-у-у! Шко-о-оле!»

На отце куртка с воротником из овчины и полосатый галстук с жирным узлом. Широкие плечи и узкие бедра придают ему сходство с равнобедренным треугольником, балансирующим на своей вершине (итальянские броги – двуцветные). Маленький Джошуа Джозеф на миг замирает, размышляя, действительно ли треугольник равнобедренный. Может, скорее, разносторонний? Или равносторонний? Оба образа кажутся ему одинаково странными.

Сегодня Мэтью Спорк – скорее коммерсант, нежели главарь преступной шайки, и почти все оружие он оставил в ящике под кроватью. Почти все, потому что человек его профессии не разгуливает по городу без какого-нибудь вселяющего ужас предмета.

Он ждет ответа. Юный Джошуа Джозеф – мысленно составляющий план хищения королевских