Как тебе такое, Iron Mask? - Игорь Савельев

– Алексей Михайлович?

– Да. Я готов.

Алекс делает первый шаг, как человек на Луну.

– Нет-нет, вам не нужно туда заходить.

Собирался, собирался с силами, и вот. Алекс как-то сразу сдулся. Сдался. Сел на ступеньку.

– Сейчас к вам подойдут, и вы проедете для беседы. То есть вы отдохнете. Вам все равно не надо здесь находиться.

– Но там мои вещи, – тупо повторял Алекс.

– Насчет этого, пожалуйста, не беспокойтесь. Всё отснимут, опишут и…

– Там макбук.

– Может быть, уже даже к вечеру что-то из этого смогут вам выдать.

Алекс тупо кивал, как будто это имело какое-то значение.

Полярная ночь наступает в Москве прямо с осени. Она не на месте. Москва. Не на месте с точки зрения биологических, геологических – каких там – часов, поясов.

Алекс не понимал, сколько длится его полярная ночь. Не спит он сутки или сколько. Здесь он на час или на год. Он даже подумывал, нельзя ли как-нибудь вздремнуть – да, в углу диван, но на нем вязанками какие-то документы, будто здесь ремонт. Фотопортрет над диваном – первое лицо награждает главу Следкома, или главу московского управления, или кто все эти люди – усиливал общий сюр. Ха. Алекс мог бы начать разговаривать с «дядей», чтобы показать следователю, что уже заговаривается. Хотя никаким «дядей» [Mr. P.] для Алекса, конечно, никогда не был, даже и не вспомнить, сколько раз (наперечет) Алекс его видел в детстве, но эти подробности лучше приберечь для скандальных мемуаров.

«Дядя» – неплохое словечко для мемуаров, кстати. Хуан Карлос, король Испании на пенсии, всегда называет Франсиско Франко «Генерал». Просто Генерал. Ненавидимый тиран, который забрал его детство. Изъял мальчика из семьи и воспитал для себя. И с наследием которого Хуан Карлос потом боролся всю жизнь. Но никогда не позволил себе никаких публичных оценок, ничего личного, только: Генерал, Генерал. «Умирая, немощный Генерал сжал мою руку – берегите Испанию, – и я поразился его силе».

Следователь вернулся.

Он выглядел лет на семнадцать – такой ботаник в очках, переучившийся Гарри Поттер; было понятно, что это фикция (от которой следователь наверняка сам страдает), но, может, он и правда младше Алекса.

– Извините, пожалуйста. Можно я схожу за кофе? А то я сейчас, по-моему, свалюсь прямо здесь, – попросил Алекс.

Пожалел следователя и обошелся без фокусов с заговариванием. А то бедный парень и так, кажется, не понимал, что к чему и что вообще происходит.

В коридоре стоял кофе-автомат, и даже отсюда был слышен порой раздражающий грохот монет.

– Давайте я сам вам принесу. Экспрессо, американо?

– Эспрессо. В смысле, правильно говорить – эспрессо. Мне американо.

Прозвучало уже не очень хорошо, а Алекс еще и подумывал, что сделать лучше следом: крикнуть, предложить монет или крикнуть и в шутку спросить – он что, арестован, раз и за кофе нельзя сходить?..

Такими темпами допрос, конечно, не кончится никогда, но вряд ли лишняя отлучка следователя сыграет в этом роль. Перед этим они битый час заполняли только обязательный бланк – паспортные данные и прочее. Причем следователь раз пять спросил про гражданство. Кажется, он прямо-таки недоумевал, что гражданство не двойное. Неизвестно, что они все тут думают. Алекс специально показывал студенческую визу в загране, чтобы убедить, что в Великобритании он живет только вот по этому документу.

Всё, наконец – кофе. Продолжается. Раунд второй.

– Почему вы уехали с места происшествия?

– Ваши сотрудники меня увезли.

– Нет, они сказали, что вы сами изъявили желание уехать. Ну да вы свободный человек. Свободный человек в свободной стране.

– Мне непонятно, почему вы все время иронизируете.

– Однако вы сорвали опознание.

– Я вам уже два раза объяснял, что человек, который ко мне вышел, сказал, что мне не обязательно заходить в квартиру…

– Какой человек?

– И потом, откройте интернет. Любой сайт. Хотя бы «Википедию». Миллиард фотографий моего отца. Опознавайте сколько влезет!

– Таковы правила.

– Есть еще охрана. Соседи…

Все это звучало, конечно, так себе: охрана отца, насколько знал Алекс, так и не появилась, а соседи – ну какие там могут быть соседи; и, кстати, гугл не знал никакого «всемирно известного» художника-акциониста Акима.

– Нет, официально опознать могли только вы.

– Ну хорошо, хорошо. Я уклонился от опознания, потому что я человек тонкой душевной организации. Вы же, наверное, в курсе? Запишите в протокол так.

Следователь предпочел не услышать отчаянного ерничанья.

– Что вы знаете о титуле «Верховный комиссар»?

– Ничего. – Алекс громко отхлебнул кофе.

– Ваш отец принял на себя в последние сутки эту неконституционную должность.

– Очень хорошо. Вы ждете от меня какой-то реакции? Я должен это осудить? Я что, ООН?

– Алексей Михайлович, я понимаю, что вам трудно, но давайте все-таки…

– Пишите: нет. Я ничего не знал.

– И вы это не обсуждали?

– Нет, мы это не обсуждали.

Тут самое время спросить «а что обсуждали?», но перед следователем то ли не стояло такой задачи, то ли он не догадывался, продолжая зарываться в идиотизм и нудно выспрашивать: «Неужели вы не читали в газетах?»

А жаль. Алекс, пожалуй, рассказал бы даже и про стихи. Зафиксировал бы их. В документах. В архивах.

– Скажите, пожалуйста, какое это имеет значение? Теперь? Знал, не знал… – не выдержал Алекс. – Вы меня, что ли, хотите записать в участники заговора?

– Ответьте на вопрос.