Майор и волшебница - Александр Бушков

А посему из моего кабинета уволокли железного мамонта с секретной документацией, и от домика исчез охранявший его часовой. Правда, комендантом городка я по-прежнему оставался, тут уж никто не собирался подыскивать мне замену. Но и с этим предстояло вскоре развязаться: вернулась группа Сабитова, не потерявшая ни одного человека. И принесла хорошие новости: судя по личным наблюдениям и допросам двух «языков» (которых тащить с собой на нашу сторону не стали, вполне хватило полученной от них информации), немцы не подозревали о концентрации у передовой наших танков. Если группа Мазурова вернется с тем же, наше наступление не за горами, и вряд ли мне придется комендантствовать где-нибудь еще…

Впрочем, с комендантством обстояло не в пример лучше, чем в первые дни, когда я отдувался в одиночку. В прихожей стоял солидный стол канцелярского вида с табличкой на нем: «Секретарь коменданта города» – на немецком, естественно. Стол Кузьмич с Васей привезли из ратуши, а табличку красиво исполнил Вася. По-немецки он знал слов двадцать, а писать не умел вообще, но Линда написала ему на бумажке, а он добросовестно и красиво скопировал. Сам он сидел тут же, в уголке, что было вовсе не лишней предосторожностью: вчера приперся дерганый лохматый экземпляр и с ходу заявил Линде: он, изволите ли видеть, изобретатель и придумал секретный луч, которым русские в два счета истребят с любого расстояния всю нацистскую верхушку, а также верховное командование и вообще всех, кого считают нужным. Каковой луч – точнее, чертежи лучеиспускательной машины, которые у него с собой, – он готов продать герру коменданту всего-то за пятьдесят тысяч марок золотом и чин генерала Красной армии. Линда, никогда раньше с такими персонажами не сталкивавшаяся, даже растерялась чуточку от его напора, но случившийся в прихожей Вася, узнав от Линды, в чем дело, в два счета спустил изобретателя с крыльца вместе с пухлой папкой чертежей смертоносного аппарата. После чего я определил его на постоянное дежурство в помощь Линде – мало ли какого еще психа могло занести?

Сама гвардии рядовой Линда Белова с деловым видом сидела за столом, а перед ней выстроилась чинная очередь из пяти немцев и одной дебелой немки, которую я уже видел здесь и мысленно окрестил «кабатчицей» (интересно, что нужно этой настырной бабе?). Пятый, седенький немец в тирольской шляпе с перышком, что-то ей вкручивал, как я расслышал, насчет своего кроличьего питомничка, чуть ли не через слово именуя ее «фрейлейн официр».

Линда меня заметила. Наука Васи Тычко не прошла даром – Линда вскочила, вытянулась по-уставному и браво отрапортовала:

– Товарищ комендант, веду прием посетителей! Происшествий нет!

Немцы и немка обернулись ко мне и самым почтительнейшим образом раскланялись.

– Продолжайте, рядовой, – сказал я и пошел на второй этаж, к себе в кабинет. Там, усевшись за стол, оперся на него локтями и стиснул руками голову – ходят слухи, что именно такая поза крайне способствует интенсивности мышления. А мне сейчас как раз требовалось проявить максимум сообразительности…

Если взглянуть со стороны, великолепно себя проявил майор Седых Федор Иваныч, орел степной, казак лихой: вовремя засек немецкую колонну, мастерски взял в «мешок» и большей частью в сжатые сроки истребил. Немцев там ехало что-то около ста семидесяти – точного числа подполковник не знал, потому что орлы мух не ловят. Он был в штабе какой-то шишкой, а мелочами вроде списка личного состава занимался штабной же лейтенантик, сгоревший со всеми своими бумагами во втором «Хорьхе». В любом случае счет получается разгромный – в плен «ваффенов» попало только тридцать восемь, а остальные быстренько отправились к каким-то там своим языческим богам (Чугунцов рассказывал как-то, что СС христианство отвергают, зато вовсю практикуют языческие культы, процветавшие в то время, когда их предки щеголяли в звериных шкурах, – и то же рассказывала Линда, еще и по этой причине крепенько не любившая черных). Что до моих потерь, их потерями-то называть смешно: девять легкораненых. Кореш из штаба дивизии уже звонил и по секрету сообщил, что комдив крайне доволен, и вскорости непременно воспоследуют награды главным участникам, и в первую очередь мне.

Великолепно дела обстоят вроде бы? А вот ничего подобного, совсем наоборот – очень скверно они обстоят…

Мне сегодня же предстоит написать подробное донесение комдиву. И в нем, хоть ты лоб себе разбей, никак нельзя обойти коварнейший для меня вопрос: как же так получилось, что я, орел степной, казак лихой, обнаружил вражескую колонну? Да посреди ночи? Да километрах в десяти от городка, так что хватило времени поднять батальон по тревоге и занять позиции? Просто необходимо это обстоятельство подробно отразить…

Представляете мое отчаянное положение? Правду писать нельзя. В разговоре один на один с комдивом можно было и выложить: уж он-то поверит, помнит Полесье, как и Радаев с Чугунцовым. Ничуть не удивился бы. Но здесь другой случай. В прошлом году в Полесье мы либо не писали никаких бумаг, либо написали исключительно с материалистической точки зрения. Но тогда ситуация позволяла, а сейчас никак не позволяет…

Ничего не остается, как, выражаясь фигурально, пожертвовать собой. Не в прямом смысле, конечно: просто посадить пятно на безупречную доселе репутацию…

Идея понемногу формировалась, так сказать, обретала плоть и кровь…

Дело выглядит так: в донесении я обойдусь парочкой обтекаемых фраз, а при личном докладе комдиву с глазу на глаз выложу всю «правдочку». Не буду скрывать, товарищ генерал-майор: есть у меня постоянная подруга из военнослужащих девушек, переводчица. Между прочим, там все настолько серьезно, что мы в скором времени собираемся вам заявления подавать с просьбой оформить законный брак. Ну вот, и решил я в ту ночь покатать ее с ветерком по великолепному немецкому автобану. Красивущая ночь выдалась – полнолуние, на небе ни облачка. И далее, потупясь, продолжаю с виноватым видом: а ночь была такая звездная, что я ей даже стихи читал: «Открылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне – дна…» Хорошая такая романтическая деталь, верно? И глаза покаянно в пол…

Словом, сели мы в моего «Адмирала», и притоптал я газ. Так увлеклись, что отъехали довольно далеко за перекресток. И увидел я издали на светлом бетоне какую-то темную полосу – длинную, движущуюся. Торможу, хватаю бинокль – у меня отличный десятикратный «Цейс», в Сандомире достался. Мать твою, немцы! Никаких сомнений, немцы! Сторожко так идут, на малой скорости, ясно, что очередные окруженцы, мало ли таких было? Разворачиваюсь – и на полной скорости в городок. Ехали они медленно, я успел поднять батальон, занять позиции. Ну а дальше можно уже писать чистую правду. Придется, не исключаю, Линду засветить как свидетельницу, но это вряд ли – комдив, штабс-капитан к семнадцатому (а на Первую мировую ушел осенью четырнадцатого семнадцатилетним «вольнопером»), до столь пошлых кухонных разборок опускаться не станет, это вам не замполит Карачаров, которого хлебом не корми, дай все подробности обсмаковать и всех замешанных выспросить…

И чем все это для меня кончится? Да ничем, собственно. Пожалуй, даже без пятна на репутации обойдется – это как раз тот случай, когда победителей не судят. Ну, обматерит меня комдив легонечко, с глазу на глаз, спросит разве что: не вру ли, что и в самом деле все серьезно? А я, ничуть не кривя душой, отвечу: серьезней некуда, скоро придем с заявлениями…